Лунные люди [= Люди с Луны] [The Moon Men]
Шрифт:
— Ты сам виноват, Джим, — сказал отец. Он всегда сваливал все беды на Джима, так как его предки до Великой Войны были механиками и техниками, которые никогда не вмешивались в политику и жили в мире своих машин. — Твои предки никогда не сопротивлялись пришельцам. Они с радостью подхватили идею всеобщего братства, которую Калькары принесли с Луны. Они, раскрыв рты слушали эмиссаров Калькаров. Они могли бы успешно сражаться с пришельцами и отстоять нашу страну, но они не сделали этого. Они слушали фальшивых пророков и вложили все свои силы, все искусство в руки жалкого проданного правительства.
— Ну:
— Старая болтовня. — рявкнул отец. — Никогда не было более свободного, независимого, процветающего класса, чем американский рабочий двадцатого века. И ты еще говоришь! Мы были первыми, кто вступил в борьбу, кто дрался и умирал, чтобы сохранить величие Капитолия в Вашингтоне. Но нас было слишком мало и теперь знамя Калькаров развевается на Капитолии, а тех, кто еще хранит гордый звездно-полосатый флаг, наказывают смертью.
Он быстро подошел к камину, вынул один кирпич, сунул руку в отверстие и повернулся к нам.
— Но даже после того, как я опустился и деградировал, — воскликнул он. — Во мне сохранилась капля мужества. У меня хватает сил презирать их, как презирали их мои отцы. Я сохранил то, что было передано мне, чтобы я передал это своему сыну, а тот должен сохранить и передать своему сыну. Я должен научить его умирать за это, как умирали мои предки, как готов умереть и я.
Он вынул небольшой сверток и, держа его за углы, развернул перед нами: продолговатый кусок ткани с красно-белыми полосами и голубым квадратом, усыпанным звездами, в углу.
Джим и Молли вскочили на ноги, а моя мать со страхом посмотрела на дверь. Они долго стояли молча и смотрели на ткань, затем Джим подошел к отцу, встал на колено, взял ткань заскорузлыми пальцами и, поднес ее к губам. При свете свечи на столе эта сцена производила потрясающее впечатление.
— Это знамя, сын мой, — сказал мне отец. — Это символ былой славы, знамя твоих отцов, которое сделало мир пригодным для жизни. Обладание знаменем карается смертью, но когда я умру, храни его и ты, как хранил его я. Храни его пока не придет время гордо поднять его верх.
Я почувствовал, что слезы щиплют мне глаза. Я не мог сдержать их и отвернулся, чтобы скрыть это. Я отвернулся к окну, прикрытому овечьей шкурой, отодвинул ее и стал смотреть во тьму. И тут я заметил чье-то лицо, смотрящее в комнату. Никогда в жизни я не был так быстр, как сейчас. Я одним прыжком подскочил к столу, смахнул с него свечу, погрузив комнату во мрак, вырвал из рук отца знамя и сунул его снова в тайник. Затем я быстро нашел кирпич и заткнул отверстие.
Страх и неуверенность так глубоко укоренились в душах людей, что четверо, бывшие в комнате, даже не удивились моему поступку. Они поняли, что для такого поведения у меня есть основания. когда я нашел свечу и снова зажег ее, они стояли без движения, полные напряжения. Они не спрашивали меня ни о чем. Первым нарушил тишину отец.
— Ты слишком неловок, Юлиан, — сказал он. — Если тебе нужна свеча, ты мог бы взять ее спокойно и аккуратно. Но ты всегда такой, у тебя все валится из рук.
Он пытался говорить сердито, но это была всего лишь попытка обмануть того, кто подсматривал
Я вышел в кухню, выскользнул на улицу через заднюю дверь и, крадучись прячась в тени, обошел дом. Ведь тот, кто подсматривал, стал свидетелем величайшей измены.
Ночь была безлунная, но ясная. Я хорошо видел во всех направлениях, так как наш дом стоял на холме. К юго-западу от нас по склону холма извивалась тропинка. Она вела к старому, давно заброшенному и сгнившему мосту. И там я ясно разглядел на фоне ночного неба силуэт мужчины. З плечами у него был мешок. С одной стороны это было хорошо, так как этот человек и сам занимался недозволенным промыслом. Я тоже много раз таскал узлы и мешки по ночам. Это был единственный способ скрыть свой доход от сборщика налогов и оставить кое-что на пропитание семьи.
Эти ночные вылазки при старом сборщике налогов и нерадивом коменданте были не так опасны, как могло показаться, хотя за них полагалась десятилетняя каторга на угольных шахтах, а в отдельных случаях и смерть. В основном смерть полагалась в том случае, если человек хотел скрыть то, что комендант или сборщик налогов хотели бы заполучить себе.
Я не пошел за человеком, так как был уверен, что он такой же, как и мы, и вернулся в дом. И в течение всего оставшегося вечера мы говорили только шепотом.
Отец и Джим, как обычно говорили о Западе. Им очень хотелось верить, что где-то далеко есть уголок, где американцы живут свободно и независимо. где нет сборщиков налогов, нет Каш Гвард, нет Калькаров.
Прошло минут сорок пять. Молли и Джим уже собирались домой, как вдруг в дверь постучали, а затем она широко распахнулась, хотя отец еще не успел пригласить войти. В дверях мы увидели Пита Иохансена, улыбающегося нам. Мне никогда не нравился Пит. Это был длинный нескладный человек, у которого улыбались только губы, а глаза никогда. Мне не нравилось то, как он смотрит на мою мать, когда думает, что его никто не видит. Мне не нравилась его привычка менять женщин по два раза в год. Это было слишком даже для Калькаров. Когда я смотрел на Пита, у меня было ощущение, что я голыми ногами наступаю на змею.
Отец приветствовал Пита. — Входи пожалуйста, брат Иохансен. — Джим же только хмуро кивнул, так как Пит смотрел на Молли, как на мою мать. Обе женщины были очень красивы. Я никогда не видел женщины, более красивой, чем моя мать. А когда я вырос, я повидал много людей, я всегда удивлялся, как мой отец смог удержать ее. Я тогда понял, почему она все время сидит дома или находится вблизи его. Она никогда не ходила даже на рынок, куда обычно ходили все женщины.
— Что привело тебя так поздно, брат Иохансен? — спросил отец.
Тех, в ком мы не были уверены, мы всегда говорили «брат», как это предписывалось законом. Я ненавидел это слово. Мне казалось, что оно означает врага.
— Я преследовал свинью, — ответил Пит. — Она побежала в том направлении, — и он махнул рукой в сторону рынка. При этом движении плащ его приоткрылся и он выронил пустой мешок. Я сразу понял, что это именно он заглядывал в наше окно. Пит схватил мешок с плохо скрытым замешательством и затем он протянул мешок отцу.
— Это твой мешок, Брат Юлиан? — спросил он. — Я нашел его у твоей двери и решил зайти и спросить.