Лунный бархат
Шрифт:
Меня перекорежило, больше от гадливости, чем от страха, хотя зрелище было страшненькое. Я как-то инстинктивно подался назад. Мне становилось худо при мысли, что это может дотронуться до меня. А оно и не спешило.
— Пошел на… — сказал я без малейшей надежды, что это пожелание будет выполнено.
Это усмехнулось так, будто поняло мои слова излишне буквально. От него пахло дождем и ладаном. Оно прижало меня к оконному стеклу и положило руки на мои плечи. Руки были так холодны, что меня затрясло — и сил не было освободиться.
— Отвали, — сказал я очень серьезно. Мне хотелось кричать, но даже это не вышло.
— Сию минуточку, — промурлыкало оно урчащим, нечеловеческим голоском.
Я дернулся и так устал от этого движения, будто двое суток подряд грузил кирпичи.
— Расслабься, — проурчало оно почти ласково.
Мне в тот момент ужасно хотелось, чтобы сюда вошел Лешка с пистолетом и застрелил меня… Вероятно, это желание отразилось у меня на лице, потому что оно решило закончить свое, вернее, мое изнасилование. Оно придвинулось ближе — я ощутил щекой его холодное дыхание — и поцеловало меня в шею.
Вовсе не укусило и не прокусило, никаких киношных эффектов — это неправда. Вранье, что кости хрустят и кровь хлещет. Долгий поцелуй — вот что это было на самом деле, ужасно долгий. Последнее, о чем я думал здраво — лучше бы меня накачали героином, от наркотического кайфа не было бы так… стыдно, что ли…
Я очнулся, сидя на полу у окна — как заправский наркоман. Мутилось в глазах и в мозгу, но я понял, что эти двое — Лешка и нечто — стоят в дверях кухни и смотрят. И что оно как будто смеется. Я хотел выругаться, но был совершенно не в состоянии даже рта раскрыть. Меня тошнило. Все вокруг плыло и качалось. Пожалуй, это состояние напоминало ощущения от кровопотери.
Оно нагнулось ко мне и спросило:
— У тебя есть мобильный телефон?
Я кивнул, сам не зная зачем. Оно обшарило мою одежду и вытащило «трубу» из кармана.
— Позвонишь, когда захочешь.
Оба рассмеялись и ушли, а я понял, что теперь уже можно расслабиться, прислонился головой к батарее и уснул.
Разбудил запах нашатыря и несколько оплеух, профессионально по-медицински выполненных. Передо мной на корточках сидела добрая тетенька, у нее в руках были вонючая ватка и сломанная ампула.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она встревоженно, будто ее действительно чрезвычайно интересовало, как я себя чувствую и не собираюсь ли сыграть в ящик.
— Великолепно, — сказал я сипло. Не сипло не получилось.
— Он и в вас стрелял? — спросила она.
— Нет, — сказал я, потому что он, кто бы он ни был, действительно в меня не стрелял.
— Его уже увезли, — сказала тетенька. — Не волнуйтесь.
Я нисколько не волновался.
— Неужели? А куда?
— В больницу. У нас с ним даже проблем не воз никло. Он бросил пистолет и начал плакать и прятаться. Вряд ли он будет опасен в ближайшее время.
— А в кого он стрелял-то? — спросил я. — Все случилось так быстро, что я как-то не понял.
— В хозяина квартиры и в Дмитрия Черных, если этого парня правда так зовут. Оба убиты наповал. Вам повезло.
— Да, — сказал я. — Мне повезло.
Из коридора доносились шорохи и голоса. Я прислушался.
— Это опергруппа, — сказала тетенька.
— Понятно, — сказал я и встал.
Меня тошнило и болтало из стороны в сторону, но я дошел, держась за стены и за мебель, до зеркала. И посмотрел, потому что мне тоже начало хотеться в психушку.
На шее был синяк. Обычный засос. А физиономия, зеленоватая, растерянная и нелепая, мне не понравилась. Это была нехарактерная для меня физиономия.
Тот, кто отражался в зеркале, выжил и как будто остался в своем уме. Только он уже был не в том мире, где все просто, мило и нормально — менты, понятые, тетенька-доктор со своей ваткой, трупы Вадика и его бойца с огнестрельными ранениями. В мире этого, отражающегося, водились похотливые мертвецы, водящие дружбу с Лешкой, у которых теперь был телефон и можно было в любой момент позвонить прямо в склеп или в ад, чтобы поболтать о жизни и смерти. Как весело! И я рассмеялся.
— Вы не употребляете наркотики? — строго спросила тетенька. Она взяла бумажку, чтобы записать.
— Нет, только пью, — сказал я. — Но — по-черному.
Энди смеялся, как шестиклассница, нагибаясь, всплескивая руками и прижимая ладони к щекам. Его глаза блестели, а лицо просто светилось чистой детской радостью — даже дождь не портил веселья. Лешка смотрел, как Энди смеется, и чувствовал что-то похожее на зависть.
— Ух, ну и типчик твой Дрейк! Убиться! Рожа такая! Непрошибаемая сволочь, да, Леш?
— А почему ты его защищать стал? На фига он сдался?
— Тебе лишь бы стрелять! Такая игрушка, ты что…
Лешка открыл машину. Энди немедленно устроился на заднем сидении.
— А куда мы едем, Леш?
— Подальше отсюда. Светлая идея — вызвать милицию и «скорую»! Тут сейчас полон двор народу будет. Так зачем он тебе нужен?
— Так просто. Хочу посмотреть, позвонит твой дружок или ручки на себя наложит.
— С чего это ему ручку на себя накладывать?
— Я ж его поцеловал.
— Как тех? Так что ж он не сдох сразу?
— Ну… зачем же непременно сразу? Успеется… Слушай, Леш, поехали в одно местечко, а?
— В какое еще?
Лешка вывел машину со двора. Автомобиль с синей мигалкой уже мелькнул в конце улицы.
— Ну, так, в одно место. Давай к центру. К площади Восстания… Ну посидим, выпьем немножко, я тебе покажу кое-кого…
— Клуб вампиров?
— Не смейся.
Лешка пожал плечами. Хоть замок графа Дракулы, все равно.
Потом грязный дождь барабанил в стекла, и пришлось включить «дворники», и лужи с треском вылетали из-под колес, а вокруг был город в мокрых огнях на черно-буром фоне. Энди вертелся на заднем сидении, пытаясь рассмотреть себя со всех сторон, оценивал, как выглядит в куртке «унисекс» цвета хаки, в куртке Марго — другой было негде взять. Лешкины глаза время от времени сами собой влеклись к зеркалу заднего вида — и в зеркале он видел пустое сиденье и заднее стекло в мутных слезах.