Лунный бархат
Шрифт:
В поезде попытался читать. Тошнота усилилась. Ужасно хотелось какой-нибудь доброй светлой истины, на которую я мог бы опереться и почувствовать себя под защитой. Черта с два. Мне объясняли, как надо на самом деле — и это все было злым, пошлым, очень простым враньем. Я швырнул книгу в сумку, поднял глаза — и увидел…
Напротив, закинув ногу на ногу, глядя на меня с улыбочкой шлюхи, сидела мертвая девушка. Я хорошо знал такую гримасу — так бляди смотрят на тех, кого бьют их дружки. Улыбочка удовольствия, получаемого от чужой боли и унижения — от боли и унижения мужчины, с которым они не спят.
Поезд остановился. Я сделал ей неприличный жест и вышел. И еще успел заметить, как улыбочка исчезла с очаровательного мертвого личика. Я пнул кулаком стену так, что содрал костяшки. Мне хотелось валять какого-нибудь вампира по земле и лупить ногами. Я ненавидел, ненавидел это, но мне некуда было деваться.
Я далеко не был уверен, что меня поймут там, куда я направлялся. Люди по большей части — такие смешные идиоты. Даже теплейшие представители человеческой породы увешаны предрассудками с головы до ног и всегда соблюдают дурацкие правила.
Пропади все пропадом.
Я вышел в темноту и дождь. День свернулся моментально, за двадцать минут под землей. Эти стремительные сумерки означали, что я еще безоружен, а они уже — в полной боевой. Я пошел как можно быстрее, подогревая в себе холодную ярость, чтобы не дать страху выбраться наружу.
На проходной завода попросил вахтершу позвонить по служебному телефону. Через пять минут вышел Мартын и провел меня к себе.
— Ты чего прискакал без звонка, Дрейк? — спросил он по дороге. — Случилось чего?
— Нужно ствол зарядить, — сказал я.
— Какой? — спросил Мартын очень делово.
— «Макаров». Серебряными пулями.
Он остановился и посмотрел на меня. Щетинистая его рожа, обрамленная волосатыми ушами, выразила непонимание.
— Я принес серебро, — пояснил я. — Из него надо отлить пули нужного размера.
Я расстегнул сумку и показал ему вилку. Он разинул пасть и заржал на весь заводской пролет. Я ткнул его кулаком под ребра, он хрюкнул и замолчал.
— Еще хорошо бы навести лезвия на ноже и попробовать его отцентровать. У него хорошая тяжелая ручка. Если не выйдет, он тоже пойдет в переплавку, — сказал я.
— Ты чо, не проспался? — спросил Мартын.
— Меня поцеловал вампир, — сказал я.
— И не сдох? — удивился Мартын.
— Он был уже дохлый, — объяснил я.
— А к доктору обращаться не пробовал? — спросил Мартын.
— Доктор сказал, что у меня малокровие.
— Ну, надо же! А я думал — шизофрения!
— Урод, — сказал я. Грустно. Но чего я, собственно, ожидал?
В каморке Мартына я выложил на его стол пучок вилок, нарезанную колбасу в полиэтилене, нож, хлеб, чеснок и книжку «Православие и мы». Мартын взглянул на этот набор и разразился хлюпающим, взвизгивающим, рыдающим хохотом.
— А чо, вампиры на тебя уже охотятся, да? Их много, да? Они повсюду?
Я посмотрел на него с тоской. Показал купюры.
— Козел ты, — обиделся он. — Когда я с тебя деньги брал? Совсем рехнулся, дурень.
Мартын, похрюкивая и всхлипывая, собрал вилки и пошел в литейку. Я развернул колбасу, отрезал серебряным ножом ломтик хлеба и принялся, содрогаясь, чистить чеснок. Чеснок омерзительно вонял. Через пару минут чесноком воняли пальцы и все кругом. Я завернул чеснок в колбасу и откусил.
Вкус панацейного овоща был еще хуже запаха. На глаза навернулись слезы, захотелось тут же выжрать залпом стакан водки, чтобы приглушить эту гадость, но солнце уже зашло и ночь приближалась — пить было просто опасно.
Мартын получил полный комплект развлечений. Он вошел с парой обойм, с ухмылкой во всю дверь, прикрыл дверь за собой и пожелал приятного аппетита. Он знал о моих отношениях с чесноком.
— Ты истинный джентльмен, — буркнул я, борясь с приступами тошноты. Обидно будет, если вывернет — такие усилия впустую.
— Ты мало его съел, — сказал Мартын с садистской рожей. — Надо головку минимум. А то…
— Иди в пень, — сказал я.
— Я еще вот что думаю, — сказал Мартын. — Что тебе «Макаров» — фигня. У тебя еще вилки есть? Давай лучше АКС зарядим, что ли… или пулемет какой…
Я замахнулся расковырянной головкой чеснока. Мартын заржал и добавил:
— А то еще можно серебряные гранаты там… Или снаряды для базуки. Или — прямо вилкой его…
— Сволочь, — сказал я.
— А говорил — джентльмен.
— Ошибся.
— Давай нож.
За полчаса мы превратили столовый нож в импровизированный стилет. В свое время этот набор столовых приборов мне подарила маменька — могу себе представить, что культурная женщина сказала бы, если бы пронаблюдала наши изыскания.
— У меня вообще-то смена кончилась, — сказал Мартын и снял ватник.
— Слушай, можно к тебе вписаться… на сегодня?
— Вообще-то моя старуха вампиров не одобряет. Но — ладно.
Я сгреб весь противовампирный наборчик в сумку и влез в куртку.
— Ты чо, правда, один ночевать не хочешь?
— Ага, Мартын, я хочу спать с тобой, чтоб тебе треснуть.
— Не, чо, так серьезно, что ли?
— Нет, я так развлекаюсь.
Он на минутку даже изменился в лице.
— Но вампиров-то того, не бывает…
— Ты это им расскажи.
Он только плечами пожал.
Мы вместе прошли по улице. Сели в трамвай — холодное, грязное, дребезжащее нечто. По стеклам стекали капли. Кондукторша с серым мертвым лицом протянула за мелочью руку — как птичью лапу. Трамвай трясся, ныл комариным писком, меня мутило, весь мир вонял чесноком, шея начала болеть тянущей болью, как зуб. Я сунул руку под воротник. Мартын сунулся поглядеть.