Лунный бархат
Шрифт:
Я хотел что-то сказать или поцеловать его в ответ, но тут мы оба почуяли добычу, какую-то позднюю пташку, которая напраздновалась до состояния нестояния.
— Хлебнешь? — сказал я. — Может, полегчает?
— Ну ладно, — ответил Джеффри как-то нерешительно и отпустил меня. Неловко и неохотно. — Ты же голоден, Мигель?
— Жутко! — сказал я и рассмеялся. — Давай, шевелись, а то антилопа убежит.
На сей раз мы не вступали с живой ни в какие разговоры. Просто подошли сзади и с боков, взяли ее под руки и поцеловали в шею. А когда она кончилась и упала
Обернулся — и увидел… кого бы вы думали?
Мартынов шел домой из гостей. От Сашки Шикова с семейством.
У Сашки собрались те старые больные вояки, которые в свое время ходили у Дрейка под началом. Не было только самого Мишки.
По-прежнему не было Мишки.
Его телефон отзывался короткими гудками, окна квартиры были неизменно темны — но войти туда Мартынов больше не решался. Гадкое ощущение страха непонятно перед чем было слишком знакомо ему еще с армии. Оно всегда связывалось с совершенно реальными опасностями. Мартынов помнил это твердо. Может быть, поэтому он не сказал Тонечке ни слова об увиденном, и так и не сумел расстаться с Мишкиным пистолетом. Даже сейчас он лежал в кармане куртки — и был обнаружен там Сашкиной женой, Иркой, дилетанткой в области оружия, и бессовестно выдан за газовый.
Нелепо — но война быстро учит людей доверять своим предчувствиям.
Хорошо бы отметили Рождество, хорошо бы — как всегда, но…
Тошка не пошла. Сослалась на то, что завтра на работу чуть свет, что хочет раньше лечь — но успела несколько раз позвонить Сашке и поторопить Мартынова домой. На самом деле просто не слишком-то любит его компанию, пивные посиделки, мужской разговор, все такое.
И пил Мартынов из-за Тошки и Мишки совсем немного, и не взяло ни капли — ни в одном глазу. Поэтому удивился, когда голова слегка закружилась. Обычно на воздухе, наоборот, трезвеешь, а тут даже закачало слегка. Но — на пару минут, не больше.
Мартынов свернул в переулок, где по причине позднего времени было совсем пустынно, и увидел картину, достаточно странную, чтобы привлечь внимание. Девица в расстегнутой дубленке обнимала двоих парней — одного, в длинном черном пальто, с рокерскими патлами ниже плеч, и второго, в кожаной куртке, с непокрытой головой, блондина, который почему-то показался Мартынову знакомым. Из-за этого Мартынов притормозил и присмотрелся.
И тут вдруг девица упала в снег. Мартынов подумал, что она совсем пьяна, но ему вдруг померещились красные пятна на белом вокруг ее головы. К тому же эти двое, вместо того, чтобы помочь девушке подняться, стали вести себя уж совершенно ненормально. Лохматый отодвинул ее руку с дороги в сугроб носком ботинка, а блондин обнял лохматого за шею и рассмеялся.
Мартынов понял, что так смеяться может только Дрейк — и эта простая мысль почему-то вызвала приступ панического ужаса. А блондин обернулся — он уже вне всякого сомнения оказался Дрейком, Мишкой — и встретился с Мартыновым глазами, которые вспыхнули в сумерках красным, как точки лазерного прицела.
Мартынов оцепенел.
Мишкино лицо было бледным, нет, совершенно белым, белым, как снег — и казалось лиловым в мертвенном свете фонаря. Белым, жестким, точным, как лицо ожившей мраморной статуи. Холодным. Прищуренные глаза светились темно-алым, в уголке губ, едва обведенных чуть заметным туманным контуром, как у статуи, темнело вишневое пятнышко.
И что поразило Мартынова больше всего — Мишка или некто, притворившийся Мишкой, улыбался. Спокойно, снисходительно, весело — он улыбался.
Мартынов почувствовал, как все внутри сжалось и ухнуло в какую-то холодную пропасть.
— Здорово, Мартын, — сказал Мишка с очень знакомой интонацией, но совершенно незнакомым низким, мурлыкающим голосом, и протянул руку. — Поздно гуляешь.
— Здорово, Дрейк, — сказал Мартынов и поразился, как это умудряется говорить так спокойно.
Мишкина рука была так холодна, что ее прикосновение обожгло кожу — все равно, что пытаться сжать в ладони кусок промерзшей стали на морозе. Ужасно холодна и тверда. Это было нечеловеческое рукопожатие.
— Что с тобой, Дрейк, а? — спросил Мартынов, стараясь не сбиться с тона.
— Да все чудесно, — Мишка улыбнулся и обнажил длинные рысьи клыки. — Не поверишь, Мартын, насколько чудесно. Ты уж прости, старик, что я тебя переполошил сдуру…
— Не звонишь, не заходишь, — Мартынов готов был откусить себе язык за эту фразу, которая сорвалась совершенно некстати, просто по привычке. Очень хотелось, чтобы Дрейк пропустил ее мимо ушей, но он ответил:
— Да времени не было как-то. А что, приглашаешь? — и рассмеялся.
Мартынов вспотел, несмотря на жестокий ночной мороз.
— Ну, я вообще…
— Да ладно, ладно. Не пойду я к тебе Антонину пугать, не переживай. Да что ты так дергаешься-то, Мартынушко? Вампиров же не бывает!
Мишка умер. Хуже, чем умер. С ним случилось что-то ужасное, неописуемо ужасное — и вот теперь он пришел за Мартыновым.
Он убил девушку, которая сейчас валяется в сугробе.
Он убьет Тошку. Он знает, где Мартынов живет. Мертвецы всегда приходят к близким и друзьям. Сейчас он убьет Мартынова, а потом — Тошку.
— Не психуй, Мартынчик, — сказал демон, улыбаясь. — Я маленьких не обижаю.
— Дрейк, как же ты теперь… а вон тот…
— А! Это граф Дж… блин, привычка! Граф Жоффруа де Грене, мой батюшка во мраке, компаньон, друг, из Вечных Князей. Только он ужасно воспитанный, видишь ли, тактичный и застенчивый, поэтому никогда не встревает в чужой разговор.
— Он тебя что… укусил?
— Ну ты даешь, Мартын! Он что, комар? Или щенок?
— А чего?
— А ничего. Ты поболтать хочешь, да? Не страшно больше, бедняжка?
Да, Мишка, мне не страшно. Господи, беда-то какая. Он же сам не понимает. Думает, что еще живой. А когда восходит луна…