Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
Анна села в постели.
Холодно. Камин погас почти, а от окна ощутимо тянет сквозняком. И она, босая, растрепанная, все же подошла к окну, желая задернуть шторы.
Замерла.
Прислушалась. Тихо поскрипывали половицы, будто бы шел кто-то, ступал осторожно, едва ли не на цыпочках. Крался? Кто?
И куда?
Анна решительно открыла дверь и шагнула в темноту коридора, запоздало испугавшись:
– Это вы! – воскликнула Мари, кутаясь в шаль. – А я… признаться… заблудилась. Вышла из комнаты и…
Белая сатиновая рубашка с весьма смелым вырезом. Волосы распущены, на плечах шаль лежит. И так лежит, что готова соскользнуть, стоит лишь Мари повести плечом.
Случайная встреча?
Отнюдь.
Куда она шла?
– Прекратите притворяться. – У Анны возникло желание отвесить лицемерке пощечину. – Куда вы направляетесь?
Та же, ответив смелым взглядом, сказала:
– А вы не догадались?
Она расправила тощие плечики и вытянула шею как-то неестественно, некрасиво. Острый подбородочек задрался, губы выпятились.
– Или только вы можете смотреть на него так…
– Как? – желание отвесить пощечину крепло.
– С вожделением, – ответила Мари. – Признаюсь, он видный мужчина. Я и не предполагала, что из того мальчишки получится такой… интересный собеседник.
Последние слова она произнесла с очаровательной двусмысленностью.
– Но неужели вы рассчитывали, – Мари шагнула к Анне, окинув ее презрительным взглядом, под которым Анна всецело ощутила собственную несуразность, – что он проявит к вам интерес? Теперь? Вы ведь не стали красивей, напротив…
Узкое личико кривилось, мелькали гримасы, одна сменяла другую, и Анна заставляла себя искать среди них истинное, человеческое лицо Мари.
Могла ли она убить Ольгу?
Зачем?
Из зависти, глухой, хорошо спрятанной, но теперь, спустя пять лет, выбравшейся. Кто она, Мари Гудкова? Дочь офицера, которая была вынуждена существовать на скромную отцовскую пенсию, которую выплачивали вдове. А когда и матушка Мари оставила сей бренный мир, осталась одна дорога: в компаньонки.
Мари читала сентиментальные романы, порой томно закатывала глаза, верно, представляя себя героиней подобной истории. И воображение ее живое рисовало чудесные видения, как в нее, скромную госпожу Гудкову, привлеченный именно этой скромностью, влюбится какой-нибудь граф, а лучше – князь. И он, сгорая от чувства, позабудет про сословные различия и бросит к ногам Мари целый мир…
Ольга высмеивала
…Быть может, поэтому она и стала встречаться с Ференцем?
Не из любви, разочаровавшись в сладостном этом чувстве, но из желания отомстить хозяйке.
– Решила одного брата променять на другого? – Анна за собой не ожидала подобного, и когда слова вырвались, тотчас пожалела о сказанном. Лицо же Мари переменилось. Оно потемнело, и бровки сошлись над переносицей. Узкие губы сжались в линию, а глаза нехорошо блеснули.
– Знаешь?
– Всегда знала.
– Подсматривала? Следила? Ты вечно за всеми следила. – Мари наступала, Анна пятилась, думая о том, что крайне неосторожно было с ее стороны выдавать собственную осведомленность. Если Мари убийца, то…
Мари прикрыла за собой дверь и, осмотревшись, недовольно произнесла:
– Мои покои поскромнее будут.
И добавила с нехорошей усмешкой:
– И подальше от его собственных. Неужели ты все-таки добилась своего? Анна, а не ты ли убила ее?
– Я думала то же о тебе.
Мари зажгла тройку свечей, украшавших серебряный трезубец канделябра.
– Побеседуем?
Сейчас эта маленькая женщина не выглядела смешной. Она стала тоньше, суще и… печальней. А ведь и ей приходилось несладко. Куда она исчезла после смерти Ольги? Какую вела жизнь?
– У меня ребенок, – ответила Мари на невысказанный вопрос. – Ребенок Ференца, но…
– Он его не признал?
– Не захотел и слышать… Я думала… Господи, какой же дурой я была!
Она закрыла лицо руками.
– Думаю, только ты и можешь меня понять… я… я ведь и вправду надеялась, что он любит меня…
– Ференц?
Мари кивнула.
– Ференц любит исключительно себя. – Анна разрывалась между желанием утешить эту странную женщину и настоятельной потребностью указать ей на дверь.
– О да, теперь я это понимаю… ты хочешь знать, не убивала ли я Ольгу? Нет… она… она была моей единственной надеждой хоть как-то избежать скандала и… Господи, до чего же все запуталось!