Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
– А про остальных что думаешь? Кто мог?
– Все могли, но… – Кирилл ссыпал шелуху под ноги, к вящей радости ветра, который подхватил мелкий сор, потянул, бросил в воду. – Никому не выгодно. Я не буду терпеть Гретины скандалы. И Софьины претензии мне по барабану. И носиться с мелкой сволочью точно не стану!
– А предыдущее завещание?
Машке было интересно. Страшно, потому что дело было вовсе не вымышленным, а самым что ни на есть настоящим. Однако тайна манила, да и… ей просто нравилось сидеть вот так, щелкать семечки и думать об убийстве. Правда, совесть нашептывала, что, абстрактное для
– Грете полагалась квартира и содержание, вполне, кстати, приличное. Софья получала то же самое. Гришка… с ним сложнее. Я назначался опекуном, а после достижения Гришкой двадцати пяти лет к нему отходила половина всего Кириллова имущества, включая пакет акций фирмы. Не контрольный.
– А остальное?
– Остальное – мне. Кирилл полагал, что для старта его сыночку хватит, а надо больше – заработает сам. Я же… брат считал, что несправедливо будет заставлять меня возиться с его отпрыском бесплатно. Или просто опасался, что и в двадцать пять у Гришки мозгов не сильно прибавится. А фирму жаль. Поэтому, как ни крути, но избавиться от Кирилла было выгодно именно мне.
Он подошел к самой кромке воды и, присев, опустил ладони.
– Холодная… возвращаемся?
Машка вновь посмотрела на дом. Возвращаться в это место с безумными людьми жуть как не хотелось.
– Я бы еще погуляла, если ты не против.
Мефодий был не против. И прогулка вдруг затянулась. Он то молчал, то начинал рассказывать о каких-то совершенно посторонних вещах, пустяках, не имевших особого значения. Шутил, но шутки не удавались, хотя Машка все равно улыбалась.
И удивительное дело, остров перестал пугать ее. Он был невелик и неравномерен; в южной его части пологий, остров порос зыбким березняком, который постепенно сменялся садом. Что березы, лишенные листвы, какие-то сиротливые, что низкие кряжистые яблони, дотянувшиеся друг до друга ветвями, неуловимо отличались от обыкновенных берез и яблонь. А уж на них-то Машка успела насмотреться. Здесь же, касаясь влажной коры, желтых потеков лишайника, она застывала, прислушивалась, точно и вправду надеялась услышать отклик.
Ей казалось, что деревья слышат ее.
И знают правду.
Но они молчали, а к полудню небо потемнело, а со стороны озера поднялся туман.
– Лучше вернуться, – сказал Мефодий.
И зыбь дождя подтвердила его правоту. Туман наползал на остров медленно, захватывая пядь за пядью, расстилая беловатые ленты кос. Он укутывал березы, и те исчезали. Пробирался сквозь преграду яблонь, одну за другой скрывая под войлочной белесой шубой. Пропадали звуки. И Машка, сама не понимая, откуда в ней появился этот почти первобытный страх, вцепилась в руку Мефодия.
– Мне тоже не по себе, – признался он, ускоряя шаг.
Тропинка таяла. Белая сеть уже добралась до нее, и теперь Машка видела лишь шага на два перед собой. Она смотрела на землю, на свои ботиночки, не особо новые, но теплые, надежные. Слушала хруст гальки и громкое дыхание Мефодия. Он же, растеряв слова, вновь тащил ее к дому.
Все повторялось.
И, остановившись у двери – туман добрался до самого порога, – Мефодий слабо усмехнулся:
– Такое вот странное место.
– И часто здесь случаются… туманы?
– Это второй на моей
Смех раздался совсем рядом. И в мареве тумана мелькнуло что-то белое…
– Не надо, – Машка успела схватить Мефодия за руку. – Не ходи за ней!
Белое на белом. И голос, который слышат двое. Голос напевает песенку… совсем рядом.
– Постой здесь, – Мефодий высвободился.
– Не ходи!
Не послушает. Он уже не слушает – сбежал по ступенькам и исчез в тумане.
– Мефодий… – Машка окликнула, понимая, что он не отзовется. Но чужой женский голос ответил ей:
– Мефодий!
И незнакомка снова рассмеялась. Она была рядом, совсем рядом, шагах в двух или трех. Машка даже видела… почти. Высокий силуэт, сотканный из белых прядей.
– Мефодий, – звала она.
Силуэт покачивался, словно женщина танцевала или же была слишком слаба, чтобы удержаться на ногах.
– Вы…
Что делать Машке? Остаться у порога? Это логично и правильно. Она не знает острова, а здесь есть и обрывы, и трещины, и легко споткнуться, упасть, свернуть шею… с ее-то везучестью!
Незнакомка подобралась ближе, и паутина тумана треснула, пропуская ее. Белое платье… длинные волосы, укрытые полупрозрачно шалью, тоже светлые, словно седые. Лица не разглядеть, а вот руки видны. Она тянется к Машке, не смея переступить некую черту. Машка видела узкие запястья и ладони-лодочки, тонкие пальцы и перстень с крупным белым камнем.
– Ме-фо-дий, – отчетливо произнесла незнакомка, и голос ее был подобен шелесту ветра. – Нет… нет…
Она отпрянула и исчезла.
Машка моргнула. Да быть этого не может! Но на том месте, где только что стояла женщина в белом, теперь не было никого. И туман молчал. Ни смеха. Ни голоса.
Ни дыхания.
А Мефодий где?
И Машка, решившись, спустилась.
– Мефодий! – позвала она его, но голос вдруг стал сиплым, слабым. А впереди мелькнула тень, мелькнула и замерла… незнакомка не убегала.
Она звала.
– Иду, – ответила ей Машка. И мысленно поклялась, что одна и носа из дома не покажет. А Галке про привидение рассказывать не стоит. Галка в привидения не верит, но на всякий случай отчитает Машку за неразумное поведение.
Тень вела. Она то позволяла приблизиться, то отступала, но ждала, пока Машка найдет дорогу. И тень держалась тропинки, пока не добралась до яблонь. Здесь туман был особенно густым. Машка чувствовала его прикосновение к лицу, влажные лапы с запахом тины. И поскрипывание деревьев на невидимом ветру пугало ее до дрожи. Сам туман…
– Мефодий, – окликнула она, не особо надеясь на ответ.
И тень замерла. Она стояла над чем-то темным, крупным. Но когда Машка приблизилась, женщина вновь исчезла, а вот человек остался.
Он лежал ничком, раскинув руки.
– Мефодий!
В первое мгновение Машка испугалась, что он умер. Она заставила себя прикоснуться к телу. Шея Мефодия была теплой, и пульс стучал быстро-быстро. И сам Мефодий заворочался, застонал.
– Лежи, пожалуйста, – попросила Машка, ощупывая голову, та была залита чем-то темным и липким. Когда Машка поднесла пальцы к глазам, то убедилась – кровь.