Лунный камень мадам Ленорман
Шрифт:
Невесту ждали, и ожидание затягивалось, становясь вовсе неприличным.
– Анна, поторопи сестру. – Матушка придерживала руками шляпку, по последней моде украшенную живыми цветами. Такую же она поднесла Анне в качестве примирительного дара, и Анна – шляпка на ней смотрелась вовсе нелепо – вежливо поблагодарила матушку.
Пришлось надевать.
В платье из розового муслина, щедро сдобренном оборками и кружевами, в этой шляпке, атласные ленты
Жалость, вот что было в их глазах.
И радость, что Анна не их дочь.
Спрятаться бы… после, за монастырские стены, соврав, что именно любовь к Богу и стала причиной побега от мира. Мир поверит, посплетничает немного и позабудет о несчастной Анне.
В комнату сестры она поднималась едва ли не бегом. И остановившись перед дверью, замерла.
– Ольга?
Анна постучала, но стук вышел слабым, робким. Услышала ли? И почему не отвечает?
– Ольга…
С нею должна была оставаться горничная, но девица выглянула из соседней комнаты, смущенная, порозовевшая, словно Анна застала ее за неприличным занятием.
– Госпожа велела выйти, – торопливо сказала горничная, терзая кружевной, Ольгой подаренный платочек.
– Давно?
Позже Анна удивлялась, почему даже в этот миг предчувствия не возникло. Не коснулись сердца ни тревога, ни страх, ни… облегчение, которое она испытала, узнав, что свадьба не состоится. Сколько же потом Анна винила себя за это мимолетное, эгоистичное чувство!
– Да уж с час где-то, – ответила девица, добавив: – Велели не беспокоить.
Час? Слишком долго и…
– Анна? – Тоненький голосок Мари заставил обернуться. Вышла она не из комнаты Ольги, а из гостиной. И выглядела… странно выглядела. В первый миг Анна не поняла, что именно ей не нравится в обличье компаньонки, а потом заметила покрасневшие заплаканные глаза. И неестественную бледность. Улыбку ненастоящую, нарисованную будто.
– Ты должна была быть с Ольгой. – Анна не собиралась обвинять, но слова ее прозвучали именно обвинением. – Почему ты здесь?
– Я… – Мари оглянулась, точно ждала поддержки, но от кого?
Горничная громко сопела и теребила белый фартук, Мари стояла смирно, Анна же ощущала себя случайным человеком в чужом доме, порядки которого ей не известны.
– Ольга меня отослала. Сказала, что желает поговорить наедине…
– С кем?
– Не знаю.
Франц или Ференц. Братья, чьи пути пересеклись на Ольге. И сердце, вдруг полетевшее вскачь. Скользкая ручка двери. Сама дверь, запертая изнутри. Анна пыталась надавить, но дверь не открывалась.
– Иди за отцом… вскрывать надо.
Она еще не знала, что увидит за дверью, но поняла – свадьба не состоится. И когда в коридоре стало тесно от людей, Анна поспешила отойти.
Она смотрела со стороны, сама же удивительным образом оставалась незаметною для них, пусть бы и надетое ею яркое платье выделяло Анну среди прочих. Еще и шляпка эта глупая, с цветами… а Мари тоже в розовом, держится рядом, поджимает губы, кривит в неясной гримасе, словно желает что-то сказать, но не решается. Франц здесь, бледен, только румянец на щеках полыхает и взгляд безумный, лихорадочный…
Он требует ломать дверь, но отец послал за экономкой, у нее ключи имеются.
Отец еще не знает, что произошло, он полагает, что Ольга вновь закапризничала, и ему немного стыдно за поведение дочери. Отец немного пьян, не то со вчерашних посиделок с братьями, не то с утренних, когда он, по собственному выражению, нервы изволил лечить. И зная, что пахнет от него отнюдь не кельнской водой, отворачивается, норовит дышать в лацканы пиджака. Матушка хмурится, ей неловко перед гостями, да и страшно. Если Ольга закрылась, то… нет, конечно же, с нею все в полном порядке, да и как возможно иное? Ее девочка – ангел, а ангелов сам Господь хранит. Просто нервы расшалились. С невестами и не такое случается…
Чужие мысли Анна видела на удивление отчетливо.
И появление Ференца, которому здесь нечего было делать, вовсе ее не удивило. Он держался в тени, глядя отчего-то на Мари и избегая смотреть на дверь. Догадывался о том, что случилось неладное?
И почему он в принципе осмелился заявиться на свадьбу?
Экономка нашлась. И, пребывая в немалом волнении, она перебирала ключи, выискивая нужный, но тот ускользал из неловких пальцев, заставляя женщину вновь начинать поиски.
Волнение нарастало.
И Анна вдруг осознала, что в миг, когда дверь все-таки откроется, ее жизнь, как и жизнь матушки, отца, Франца, Мари и Витольда – он тоже явился, в черном костюме, словно в трауре, – изменится необратимо. Когда же ключ вошел в скважину замка, Анна с трудом сдержала крик.
И рот рукой зажала.
Ей хотелось ударить экономку, выбросить треклятый ключ, оставив дверь запертой. А она, словно дразня Анну, открылась. И матушка – оттеснив всех прочих, она первой переступила порог – вдруг лишилась чувств. Отец успел ее подхватить.