Лунный князь. Беглец
Шрифт:
Рви связь. Как?
Сьент улыбался, но по его лбу тек пот, а жилы вздулись от напряжения. Он тянул меня к себе, как рыбу. Рыбак, Тьма его подери.
Меч, мне нужен меч.
Я вспомнил слова призыва металла, ощущение клинка в руке. Желание взять оружие было таким отчаянным, что… осуществилось. Ринхорт не зря вбивал в меня учение. Но то, что появилось в руке, удивило: сталь багровела, как раскаленная, хотя ладонь не чувствовала жара.
Взмах — и державшая меня петля лопнула.
Отдача сбросила меня в трещину. Извернувшись в воздухе, я зацепился за торчавший
— Подчинись мне, Райтегор! — влетел в уши властный голос то ли давно сгнившего в гробу Ионта, то ли Верховного жреца.
— Отойди, Сьент! — прогремел еще один голос. Кричал старик. — Он — мой!
— Он тебе не по зубам, князь, — ответил Верховный неожиданно весело, словно происходящее его лишь забавляло.
'Весело тебе, гад?!' — рассвирепел я, поднимаясь на ноги. Точнее, меня что-то подняло, и не за шкирку, а словно чья-то рука зацепила сердце в кулак и потянула из тела.
Крыло! Сразу вокруг потемнело: оно было… большое. Очень большое.
Я чувствовал между лопаток толчки от рвущейся в мир силы, а в душе — какое-то злое, предвкушающее торжество. Боковым зрением увидел у левого плеча струящийся мрак, прочерченный двумя серебристо-серыми сполохами, и алеющие кончики перьев. Ничего, симпатично даже.
Внезапно на поле боя стало тихо: замер звон мечей, стихли крики раненых. Только вдалеке слышалось истеричное лошадиное ржание: это разбегались кони погибших.
Я медленно огляделся, удивляясь, почему все — и друзья, и враги — разом побледнели и уставились на меня, словно только что заметили?
Со зрением что-то случилось. Войско Доранта вдруг резко поредело: половина людей выглядела, как бледные полупрозрачные тени, сидевшие на призрачных конях. Фигура князя — то, что это был он, я понял по мерцавшему золотом ободу на неприкрытых шлемом седых волосах — казалась размытой, как и облики уцелевших дарэйли.
Верховный Гончар, только что стоявший перед Дорантом, совсем куда-то пропал. А, вот и он: на его месте я заметил какое-то белесое пятно, очертаниями напоминавшее человека в жреческой мантии.
Пятно шевельнулось: высший иерарх медленно, как во сне, направился ко мне, перешагивая через трупы. Мертвые тела видны были хорошо, но при движении жреца от них отлетали облачки всех оттенков от серого к черному и тянулись за ним.
Мне до жути захотелось поглотить их, вобрать в себя. Даже рука с мечом дернулась — принять исходившую из мертвых силу. Левая. В ней теперь было странное, кривое и зазубренное орудие — помесь меча с серпом, и цвет у него был тоже непонятный: мглистый, как клочок черного тумана. Такое оружие носили высшие маги — линнери. А ведь я его не призывал.
Направив острие кривого меча на ясно различимую фигуру позади Верховного, — это был второй жрец, — я приказал подойти:
— Indhar're!
Сьент вздрогнул, оглянулся на брата по вере. Тот
— Нет! Я… я не хочу!
— Дай мне свой знак, Гончар, — потребовал я, надеясь, что пройдет тот же номер, как с Вроном и Авьелом.
Верховный, остановившийся саженях в двух, вмешался:
— Ты не имеешь права требовать его себе, Райтегор. Ты не жрец.
— Я жнец, — усмехнулся я, поднимая кривой меч.
Какое бестолковое крыло! Я лишь расправил сведенные внезапной судорогой плечи, а меня потащило в сторону, крыло вздыбилось саженей этак на пять, смело Верховного и смахнуло световые прутья купола, опущенного на Ксантиса и Граднира. Решетка рассыпалась искрами.
Оба моих друга кубарем влетели в гущу княжеского отряда, донесся рык Граднира:
— Отец наш Сущий, свобода!
Ряды всадников сомкнулись, и я не видел, что происходило с моими друзьями. Надо было подумать о жрецах. Пока Верховный поднимался, я понял, что надо делать: нити, связавшие Гончаров и их рабов, были ясно видны, и надо было только отсечь их.
Легко сказать. Два дарэйли Сьента не отходили от хозяина, и уже снова положили ему ладони на плечи, готовя новое нападение. А вот второй жрец был далеко от своих, и я направил кривой меч на идущие к нему нити и взмахнул. Мимо. Крыло за спиной судорожно дернулось, подняв меня на сажень над землей и швырнув между жрецом и его дарэйли.
Удар в грудь. Что-то затрещало. Кажется, мои кости: кто-то метнул в меня ледяную глыбу. Я успел заслониться огненным мечом. От глыбы остались не успевшие испариться осколки. По израненным ими рукам потекла кровь.
Верховный швырнул светящуюся сеть. Она опускалась надо мной шатром, рассекая в клочья всех, с кем соприкоснулись ее концы. Тошнотворно запахло горелой плотью.
Подняв над головой оба меча, я скрестил их — раскаленный, дышащий огнем клинок в правой руке и мглистый полусерп в левой. Длинное крыло защитным коконом свернулось вокруг меня, и когда сеть коснулась мечей, по ней пошли молнии, да и гром раздался изрядный — я чуть не оглох.
Клочки сети опустились наземь: в ловушке образовалась внушительная дырка по центру. От огненного меча осталась бесполезная рукоять в руке. Пришлось бросить. Целил я в 'ледяного' и почти попал: рукоять чиркнула по его плечу, от которого взвилось облачко пара. Но дарэйли живучи, тут нечего обольщаться.
— Я и тебе не по зубам, Сьент, — усмехнулся я, развернув крыло. Зрение почти пришло в норму. Бледное пятно, каким я недавно видел Верховного, потемнело и вполне походило на человека.
На поле боя опять стало тихо: князь Дорант остановил своих, ожидая развития событий. Похоже, убийство жрецов не было его целью. Значит, я был прав в своих подозрениях: он просто хотел захватить меня. Зачем ему-то я сдался?
Ситуация патовая: никто ко мне не мог приблизиться. Сами жрецы боялись сети, окружавшей меня саженей на десять. Нацеленные на меня острия стрел поблескивали в лучах восходящего солнца. Да и у Гончаров еще четверо дарэйли со своими сюрпризами. Но никто ничего не предпринимал: я нужен им всем живым, нетрудно догадаться.