Лунный меч
Шрифт:
Ловчий еле заметно кивнул и произнёс слегка севшим голосом:
– Ладно, ваша взяла – седлайте лошадей.
3
Родовое знамя благородных баронов Керсеров величественно реяло на воротами замка, красиво развеваясь на осеннем ветру. Угольно-чёрный прямоугольник, перечёркнутый летящей золотой стрелой.
«Сквозь тьму!» – тут же припомнил Малик девиз правителей Ярвика, впервые услышанный им ещё в далёком детстве. В самом же городе он не был уже лет пять или шесть и теперь дивился тому, насколько тише и малолюднее тот стал и даже как будто уменьшился в размерах. Впрочем, эти его чувства, наверняка, не более чем самообман, вызванный тем, что хорошие воспоминания остаются в нашей памяти в весьма приукрашенном виде, а тишина кроме того легко объяснялась
В любом случае, именно полупустые улицы были причиной тому, что дорога от городских до замковых ворот заняла не больше четверти часа. Однако на этом их продвижение застопорилось, и возникли непредвиденные трудности: у сержанта, по прибытию в город ставшего для Малика единственным сопровождающим, имелась входная грамота, скреплённая личной печатью барона, но хмурого караульного в начищенной до блеска кирасе всё равно что-то не устраивало. Малик был уверен, что причина его придирок проста: в Ярвике защитники замка и городская стража почти открыто враждовали между собой. Как давно это началось, и что послужило причиной раздора, никто уже, конечно, не помнил, но традиция соблюдалась неукоснительно.
Выслушав от караульного несколько не самых лестных замечаний в адрес своих товарищей и себя лично, сержант буквально позеленел от злости и, кажется, был готов в любой момент броситься в драку, обнажив клинок. Ловчий же просто наслаждался вечерней прохладой и старался не думать о своём оружии, так как саблю из булатной стали, всю коллекцию метательных ножей и даже заплечный мешок с редчайшими зельями ему пришлось оставить в караульной. Нет, он, разумеется, предупредил тамошних обитателей, что трогать его вещи без спросу – очень плохая идея для тех из них, кто планирует ещё когда-нибудь заиметь детей, но всё равно не был до конца уверен в их сохранности.
– Ну ладно – всё вроде бы в порядке, – объявил наконец стражник и вернул грамоту взбешённому им же сержанту, а потом переключил своё внимание на ловчего: – Так… А ты кто? Сними капюшон и предъяви документы!
Малик выполнил первое его требование, но на большее терпения ловчего уже не хватило:
– Для начала, – произнёс он и сделал шаг вперёд, чтобы факелы осветили его лицо полностью, – я посоветовал бы тебе, Уолт, убрать эту наглую, самодовольную ухмылку со своей безобразной рожи, а затем отыскать в вашем гадюшнике какого-нибудь другого недоумка, умеющего читать хотя бы по складам. Пускай он просмотрит грамоту ещё раз, и тогда ты, без сомнений, получишь ответ на свой вопрос.
Уже заканчивая речь, Малик пожалел, что не сдержался, да и к тому же подумал, что малость перегнул палку: улыбка стражника и правда исчезла, сменившись злобной гримасой, а и без того большие глаза практически вылезли из орбит. Сержант же и вовсе стоял словно громом поражённый и лишь очень тихо нашёптывал себе под нос какие-то ругательства.
– Беспалый! – взревел вдруг Уолт, и лицо его тут же приняло самое добродушное выражение. – Сдохнуть мне во тьме! Это правда ты?!
– Оставим расспросы на потом, ладно? Где сейчас твой господин?
– Его милость в Малом чертоге – заканчивает приём, – объяснил караульный и немедленно отодвинулся в сторону, освободив проход.
– Отлично, – сказал Малик, совсем не обрадованный услышанным, и, повернувшись к сержанту, добавил: – Дорогу я помню, дойду один.
Как он и думал, Уолт немедленно воспользовался предоставленной возможностью и перегородил своему недругу путь, едва ловчий оказался внутри. Пожалуй, Малику так поступать не следовало – во всяком случае, сержант подобного обращения ничем не заслужил. Даже напротив – его честность и прямота в известной степени нравились ловчему, но он и позволил себе эту маленькую месть как раз за тем, чтобы более не держать зла на человека, притащившего его сюда против воли.
Дорогу же Малик и правда знал так хорошо, что смог бы пройти по ней с закрытыми глазами: сначала через круглый барбакан до вторых ворот под неусыпными взглядами караульных, следивших за ним с вершины зубчатых стен; затем налево и вверх по склону – мимо двух стрелковых башен и тренировочного поля, где даже с наступлением сумерек мечи продолжали наигрывать любимую мелодию Старого Йена. Грозного капитана гвардии называли так ещё до того, как Малик впервые оказался в баронском замке, и с тех пор Йен мало изменился – только ещё сильнее постарел, но, судя по всему, всё также изо дня в день, в любую погоду, от рассвета и до самой ночи – при свете факелов – он без устали и не зная пощады натаскивает вверенных ему людей, превращая недавних землекопов в первоклассных солдат. Малик даже кивнул старому вояке, поймав на себе его жёсткий взгляд, но не надеялся, впрочем, что тот узнает его в полутьме.
Ловчий был почти на месте: осталось только взбежать по каменным ступеням и зайти внутрь Малого чертога, где вот уже целое десятилетие вёл приём и вершил правосудие благородный барон Ларс Керсер – надежда и опора всего запада Империи. Собственно говоря, время просителей как раз подошло к концу, и песок в больших часах, установленных в просторном холле, весь без остатка ссыпался в нижний сосуд, а смотритель не собирался более переворачивать их. Но выборные горожане, деревенские старосты, помещики и купцы ещё толпились возле резных дверей, надеясь на чудо. Впрочем, стражники уже начали оттеснять их к выходу, дав тем самым понять, что они-то в чудеса не верят. Не желая быть затоптанным, Малик остановился чуть поодаль от толпы сегодняшних неудачников и громовым голосом, перекрикивая ор двадцати глоток, объявил:
– Я – Малик Беспалый, имперский ловчий, барон ожидает меня!
Гомон мгновенно стих. Присутствующие все как один повернулись к ловчему, а потом отпрянули кто куда, когда тот пошёл напролом. Двери тоже распахнулись будто сами собой, и Малик предстал наконец перед повелителем Ярвика и Остенграда, а за одно и свитой обоих дворов.
Центральный зал, в котором они собрались, имел в плане форму овала (двадцать ярдов в длину и примерно семь в ширину), был перекрыт высоким деревянным сводом и устлан сплошным ковром из серо-голубого мрамора, добытого в знаменитых на весь мир Гранвальских рудниках. Малик также помнил, что эти мраморные плиты очень красиво переливаются в лучах солнечного света, когда тот заливает чертог, проникая внутрь через дюжину высоких, узких окон, но сейчас насладиться этим зрелищем он не мог. Судя по всему, сегодняшний приём порядком затянулся, и восполнить недостаток света с наступлением сумерек были призваны десятки свечей, расставленных небольшими группами вдоль наружных стен. Однако их тусклые огоньки не слишком хорошо справлялись с этой задачей. Даже наоборот: колеблющееся пламя лишь подчёркивало приближение ночи, а висевшие по всему залу весёлые охотничьи гобелены превращало в сцены кровавых убийств и жестоких пыток. Да и сам хозяин замка, восседавший на дубовом троне, поставленном для пущего эффекта на высокий помост, казался скорее вытесанным из камня божественным идолом, нежели простым смертным, а белый камзол, украшенный серебряной вышивкой, только усиливал эффект. Баронесса была одета ему под стать и даже богаче мужа – из-за большого числа драгоценных камней, сверкавших на руках, шее и в волосах благородной дамы. Однако этот блеск вряд ли мог кого-то обмануть: например, Малику хватило одного взгляда на эту пару, чтобы понять, что его давний друг женился не из-за великой любви. Более того, зная склонность барона к драматическим эффектам, ловчий не сомневался, что и толпа придворных, заполнившая Малый чертог, на самом деле собралась не ради мелких, никому неинтересных забот и чаяний простого люда, но исключительно для его – Малика – глаз.
«Смотри, как я силён и могуч и прекрасно справляюсь и без твоей помощи!» – таков, Ларс, твой посыл? Что ж, я могу и подыграть, если хочешь».
– Ваша милость! – воскликнул Малик, подойдя к помосту почти вплотную, и склонился в глубоком поклоне. – Да охранит Негаснущий Свет Вас и Вашу семью на долгие лета, да защитит от тлетворного влияния Ночи! Для меня великая честь явиться сюда по Вашему зову, но боюсь, что мой скорбный ум не в состоянии постичь, что может желать столь благородный муж от такого безродного бродяги как я…