Лунный синдром (сборник)
Шрифт:
— Сколько вам лет?
— Тридцать восемь!
— Однако вы хорошо сохранились, — заметил Гюнтер.
— А как давно вы поняли, что вы Заплющенко, и есть ли у вас документ, подтверждающий это?
Пациент задумался над идиотским вопросом врача, который, впрочем, начал казаться ему более разумным, чем айболитоподобный.
— Как очнулся, так и понял. А документы все в одежде должны быть!
— А что с вами было?
— Ранение в голову, — оживлённо начал Заплющенко, и вдруг вспомнил, что никакого шрама он у себя не нащупал, а нащупал жёсткую, чужую шевелюру, — … это он, сволочь, — Заплющенко указал на Шаловливого дрожащим от
С этими словами боец схватил себя за волосы и дёрнул, попытавшись сорвать парик. Но парик не слетел, обнажая кощунственный обман, а вместо этого Заплющенко почувствовал боль.
— Что вы со мной сделали! — снова заныл он, закатив глаза.
— Успокойтесь! — заверещал Шаловливый. — Будьте мужчиной!
Заплющенко сник и замолчал, чувствуя себя тропической рыбкой, которую вывезли из родного тёплого моря и бросили в грязный холодный водоём под Хабаровском доживать остаток дней.
— Когда он поступил к нам? — спросил Крюгенер коллегу.
— В субботу утром, девятого, — ответил тот.
— Так, так. Значит, на следующий день после смерти Заплющенко.
При этих словах Володю прошиб холодный пот, но кричать он не стал, решив держать себя в руках до конца, какой бы страшной ни оказалась развязка.
— А диагноз?
— Сильный ушиб черепа, предположительно нападение хулиганов. Он был найден на улице без сознания, недалеко, кстати говоря, от нашей больницы, и сразу же доставлен сюда. При себе у него были документы и студенческий билет на имя Эдуарда Зихбермана, восьмидесятого года рождения. Близкими он, пока находился без сознания, был опознан, так что факты говорят сами за себя. От них же я узнал, что его недавно выгнали из института, вот я и подумал…
— Томографию делали?
— Естественно!
— Электроэнцефалограмму мозга?
— Умоляю вас, голубчик!
— И что же?
— Сущим делом ничего. Впрочем, странность одна есть, — Шаловливый задумался, чуть вздёрнув голову, от чего стёкла его очков заблестели двумя монетками на солнце, — при такого рода ушибе должен был остаться заметный кровоподтёк, но ткани целы, и ещё на рентгеновском снимке в центре шишки видна микротрещина, но чужеродных предметов в коре мозга нет.
— Странно, ведь ушиб очевиден, — Гюнтер посмотрел на шишку, отчётливо выделяющуюся на макушке загадочного пациента, — должен остаться синяк.
— А его нет! — улыбнулся профессор Шаловливый.
— Скажу вам честно, — повернулся Гюнтер к пациенту, в глазах которого сквозил страх неминуемой гибели, — вы не можете быть Заплющенко. Он мёртв. Но, если вы на самом деле ощущаете себя Владимиром Заплющенко, то тут впору говорить о мистическом переселении душ. Но, тогда возникает вопрос: где же Зихберман?
Эдик Зихберман неспешной походкой возвращался поздно ночью домой. Он задержался в гостях у своей девушки Марины, которую в скором времени видел супругой. Сегодня они пили некрепкое и недорогое вино, и украдкой целовались, пока бабка Марины спала в соседней комнате, слюняво похрапывая и вздрагивая во сне всякий раз, когда в холодильнике щёлкало реле, и он начинал трястись, будто алкоголик с перепоя. Уходить Эдик не хотел, но Марина делала вид, что девушка она порядочная, и на ночь кавалеров не оставляет. Во всяком случае, не всегда. Может быть, она считала это дурной приметой, потому что как только кто-либо ночевал у неё хотя бы раз, этот раз становился последним. Взять хотя бы недавнего
Дом Маши находился недалеко от городской больницы, где работал Исаков, и к этой больнице Мария поначалу ходила его караулить, но так ни разу и не встретила, зато, не в больнице, правда, но в кино, встретила Эдуарда, и сразу же влюбилась. В который уже раз…
Эдик сейчас как раз проходил под окнами больницы, той, в которой работал один из многих Машиных одноразовых любовников. Хотя об этом он, конечно, не догадывался, он думал о другом: о том, что ему делать дальше, как вернуться в институт, из которого его несправедливо, по его мнению, выгнали.
— Эй! — вскрикнул Эдик, почувствовав, как что-то упало на макушку. Удар был не сильным, но вполне ощутимым. Предмет, ударивший Зихбермана, оттолкнулся от его шевелюры, как спортсмен от батута, и звонко приземлился на асфальт.
Зихберман, обругав в душе негодяя, покусившегося на его жизнь, словами, которых уж точно в Талмуде не вычитать, нагнулся и разглядел орудие нападения. Это был маленький металлический пинцет. В качестве мести Зихберман нагло забрал пинцет себе, сунув в карман брюк.
«Попадись мне только!» — пригрозил Эдик, и, вжав голову в плечи, трусливо отбежал на безопасное расстояние от окон. Идти дальше он решил осторожно, спасаясь от повторной атаки под ветками деревьев. Так он прошёл довольно долго, миновав ещё несколько домов, в окна которых опасливо поглядывал блестящими в свете Луны, как два потрескавшихся блюдца, глазами.
До дома оставалось ещё долго, но ехать на такси Эдуард не решился. И не то, чтобы у него не было денег, но тратить их на какое-то такси, когда можно пройтись пешком? Правда, пешком Эдуард ходить не любил, но сам себе он в этом не признавался.
И всё-таки в душе шло маленькое сражение, где одна сторона, численностью во много раз превосходящая другую, как «Золотая орда» превосходит всех годных к службе призывников деревни «Большие Лавочки», доказывала, что деньги любят счёт, и их надо беречь, а другая затравлено пищала что-то про потерю времени и разгул хулиганья, но голос меньшей был настолько невесом и хлипок, что очень скоро смолк совсем.
Ничего удивительного в этом не было, в таких спорах всегда побеждала «Золотая орда». Например, сегодня, когда Эдик собирался к Маше в гости, и ему естественно надо было купить что-то, что девушки считают обязательным дополнением к костюму, гладко выбритым щёкам и страсти, он чуть не сошёл с ума, разрываясь между дешёвым вином и букетиком ещё не совсем увядших астр. В итоге многочасовых мучений логика подсказала, что вино доведётся пить и ему самому, и выбор наконец-таки был сделан.
«Эх, почему такси не бесплатное…» — мечтательно подумал он. Тут вдруг его макушка зачесалась так сильно, будто сразу десять блох по предварительной договоренности накинулись на один волосяной фолликул, и принялись нещадно его грызть. Эдик выстрелил рукой в направлении зуда, но не успел: что-то пронзило его мозг. В глазах потемнело, затем вспыхнуло сверхновой, и он упал на асфальт. Ещё через несколько минут на голове выросла шишка, и Эдик не то, чтобы умер, а просто перестал существовать. Его тело досталось кому-то другому, как поверженный город воинам Золотой орды.