Лунный свет
Шрифт:
Он не знал, почему пришел сюда, но выйдя из комнаты Джулии, обнаружил себя тут. Люциан потянулся к ручке. Незапертая дверь открылась, и на него повеяло холодным воздухом, когда он вошел внутрь.
Комната была пустой, и это не имело отношения к смерти его отца. Никто еще не начал упаковывать весь его хлам. Просто таков был отец, его настоящий, будь он проклят, отец не видел необходимости в ненужных, несущественных вещах. Он был скуп до мозга костей, скуп на внимание и любовь.
Люциан стоял перед кроватью, единственной
Чертово отсутствие жизни.
Может быть, если бы Лоуренс был лучшим отцом, Мэдди не превратилась бы в то, во что превратилась. Может, если бы отец вел себя так, как будто ему есть до них дело, она бы не кончила так.
Он умирал.
Он потерял сестру. Потерял Джулию.
Горячая, красная ярость сочилась из каждой его поры. Он не думал, когда шагнул вперед и схватился за края одеяла.
Потянув за него и за простыни, он сорвал их с постели, бросив на пол.
Развернувшись, шагнул к телевизору. Схватил экран и потянул. Мускулы на руках и спине напряглись, когда крепление сорвало с болтов.
Ярость была мощным наркотиком. Люциан швырнул телевизор на пол, зубы скрипнули, когда экран треснул, а потом разлетелся на части.
Следом отправилось кресло, в стену рядом. Дыра, которую он пробил, абсолютно не помогла смирить ярость. Он шагнул к комоду.
Схватив деревянный ящик, он выдернул его. Кольца разлетелись по комнате, рассыпались по полу. Покатились сигары. Часы упали рядом с разбросанным бельем. Не те, которые носил его отец, а которые мать Люциана подарила ему когда-то на Рождество. Хотя его ублюдок отец никогда не носил их. Чертов ценник все еще висел на них, даже десять лет спустя.
Он снова развернулся к комоду, к аккуратной стопке книг и флаконам с одеколоном. Пройдясь рукой по крышке, он смел книги и флаконы. Звон стекла не успокоил его ярость.
Резкий запах хвои наполнил комнату, когда он схватил комод и опрокинул его. Ящики выпали, ударившись об пол. Он отступил, дрожа всем телом и тяжело дыша. Он хотел разнести комнату до основания, уничтожить мельчайшую частицу его отца.
— Люциан.
Каждый мускул в его теле оцепенел, когда он закрыл глаза.
Дерьмо. Он слышал голос Джулии. Он сошел с ума? Это имело смысл, учитывая обстоятельства.
— Люциан, — голос раздался снова. — Прошу.
Кожа его покрылась мурашками, он сжимал и разжимал кулаки, а затем медленно обернулся.
Джулия стояла в дверях, ее волосы падали свободными волнами вокруг бледного удивленного лица. Это была действительно она. Во плоти.
Девушка тяжело дышала. Она не должна быть тут. Боже, она должна быть далеко от него. Разве он не велел ей уехать?
Она с трудом вздохнула и шагнула вперед, остановившись, когда он
— Что ты делаешь?
— Перестановку, — резко выдохнул он. — Нравится мой дизайн?
Джулия вздрогнула, эти великолепные глаза блеснули.
— О Люциан…
— Нет, — он вытянул руку, — я сказал тебе уехать. Почему ты тут?
Он ожидал, что она испугается, что это прекрасное лицо побледнеет еще сильнее, но этого не случилось. Этот немного острый подбородок поднялся, ее плечи распрямились, как распрямлялись сотню раз прежде, обычно за секунду до того, как она давала ему отпор.
— Я тут, — сказала она, — потому что я люблю тебя.
Люциан вздрогнул. Он отшатнулся назад.
— Не…
— Нет. — Ее голос звучал как раскат грома посреди летней грозы. — Ты заткнешься и выслушаешь меня.
Люциан моргнул, удивление заставило его замолчать.
— Я даже представить себе не могу, через что ты прошел и как ты себя чувствуешь. Последние двадцать четыре часа полностью изменили твою жизнь. Изменили все, что ты знал, но они не изменили тебя.
Резкий смех вырвался из него.
— Я точно знаю, кто я.
— Не думаю. — Она сделала еще шаг вперед. — Уверена, ты совсем не знаешь.
Стиснув зубы, он посмотрел в сторону.
— Если бы ты знала хотя бы половину того, что я делал…
— Я знаю достаточно, чтобы понимать, ты — тот человек, которого я люблю, — оборвала она, и ее слова были словно нож в сердце. — Я знаю, что ты яростно предан и стремишься защищать тех, кто тебе дорог. Знаю, что ты потрясающе талантлив и щедр. Знаю, что ты умный и веселый. Знаю, что не могу злиться на тебя, даже когда ты раздражаешь меня до чертиков. Знаю…
— Ты знаешь, что я не хорош для тебя? — его голос хрипел.
Она покачала головой.
— Нет.
— Детка, ты не понимаешь. Этот проклятый дом, эта проклятая семья разрушит тебя, как и всех остальных.
— Это неправда. Я знаю, что это не так, — настаивала она. — Потому что он не разрушил тебя. Он тебя не отравил.
Боже, эти слова разорвали его грудь, он так хотел верить им. Хотел, чтобы это было правдой.
Джулия остановилась в паре футов от него, возвышающегося у груды простыней и одеял.
— Ты можешь злиться на меня. Можешь сказать, чтобы я уходила, но я не сделаю этого.
Вздох комом встал в горле.
Она сжала маленькие кулачки.
— Я принимаю тебя, зная, что ты облажался. Знаю, что вся твоя семья — полная лажа, и принимаю эти разбитые куски. Я могу принять тебя настоящего. Я могу принять тебя.
Он замер. Он даже не уверен был, что дышит.
Эти слова пробились сквозь пелену злости и боли.
— Я люблю тебя, — продолжила она, не сводя с него глаз. — И поэтому не собираюсь ставить на тебе крест. Ставить крест на нас. Я буду драться за тебя. Так что привыкай к этому. Я твоя. Ты — мой.