Лунный ветер
Шрифт:
В какой-то миг мой похититель остановился, повернулся — и в лесной полутьме я увидела ещё троих мужчин, разглядывавших меня впалыми глазами, блестевшими голодным лихорадочным блеском. Мужчин, заросших всклокоченными бородами, с давно не чёсаными волосами, чумазых, в рваных серых обносках.
Каторжники.
А ведь говорил мне мистер Хэтчер быть осторожнее…
— Гляньте, какая куколка тут одна загулялась с утра пораньше, — хрипло проговорил тот, кто держал меня.
— И на что она нам? — раздражённо спросил один из стоявших передо мной. — Я б сейчас хоть
— А это мы проверим, — усмехнулся один из троих, шагнув ко мне, позволяя рассмотреть его гнилые жёлтые зубы.
Я дёрнулась, желая вырваться, но меня безмолвно ударили кулаком по щеке так, что потемнело в глазах, а звуки приглушились, сменившись звоном в ушах. Удар странным образом обессилил меня, заставив обмякнуть в руках, державших моё тело клещами, — пока другие, жадные и грубые, шарили по телу.
Это происходит не со мной, твердил внутренний голос, пока бесцеремонные пальцы задирали мне юбку, ощупывая ноги, и залезали под корсет, будто я могла зачем-то прятать там кошелёк. Это просто кошмарный сон. Я ведь почти не спала, и после того, что случилось ночью, немудрено увидеть кошмар.
Но если всё же не сон…
— Даже цацек не носит, — разочарованно констатировал каторжник, наконец милостиво убирая от меня тошнотворные лапы.
— О чём и речь. — Другой угрожающе взмахнул длинной железкой, в которой я узнала напильник. То ли обзавелись им ещё перед побегом, то ли потом украли где-то, чтобы снять кандалы. — Слушай, куколка. Сейчас мы зададим тебе пару вопросов. Вздумаешь орать — шею свернём, ясно? Или этим проткнём.
— Воткнём куда-нибудь, куда вряд ли ещё что втыкали, — рассмеялся третий.
Остальные почему-то его поддержали. Негромким смехом, после которого мне только больше захотелось отряхнуться, точно меня облили грязью с ног до головы. Однако я лишь судорожно закивала и, когда ладонь у моего рта разжалась, действительно не стала кричать.
А толку? Хепберн-парк остался далеко. Здесь, в лесу, меня никто не услышит. Сопротивлением я только разозлю их. Но если вести себя послушно, если попытаться договориться по-хорошему… пусть попытка наверняка не увенчается успехом, однако я хотя бы усыплю их бдительность.
Нет, я не питала иллюзий. Они сказали, что убьют меня, если я буду кричать, — но раз я видела их, всех четверых, из этого леса я в любом случае не уйду. Бежавшим и пойманным каторжникам оставалась лишь одна дорога: на виселицу.
Как только они получат от меня, что хотят, мне не жить.
— Ты пришла из того чёрного замка, который за лесом?
Я не сразу сообразила, что речь о Хепберн-парке.
— Да.
— Кто там живёт? Много народа?
— Один джентльмен. Да, у него много прислуги. И десяток гостей.
— Не, не полезем, — сплюнул один.
— Город, деревня поблизости есть? — деловито продолжил допрашивающий.
— Деревня. Она называется Хэйл. При выходе из леса дорога, если всё время идти по ней прямо, придёте туда. — Я постаралась взглянуть в маслянистые глаза каторжника твёрдо, но получилось скорее отчаянно. — Слушайте, вам нет нужды никого грабить или убивать. Отпустите меня, и я принесу вам всё, что нужно.
Ответом мне снова был смех. И мне явно удалось рассмешить каторжников успешнее, чем их товарищу до того: они прямо-таки залились хохотом, даже забыв об осторожности, а на мои щёки брызнула слюна изо рта стоявшего прямо передо мной.
Глупо было ожидать, что они мне поверят. Я бы на их месте тоже себе не поверила. С моей стороны было бы куда логичнее не вернуться, а вдобавок ещё натравить на них стражников.
И пусть даже я искренне готова была дать им то, что им требуется, в обмен на жизнь и свободу, — чем я смогу это доказать?
— Я не вру! Честное слово! — выпалила я, пытаясь перекричать этот смех, почему-то напомнивший мне о тявканье гиен; я никогда его не слышала, но по книгам представляла именно так. Тело напряглось, готовое в любой момент вырваться из державших меня рук, от смеха немного ослабших, и бежать. — Если вам нужна еда, деньги и одежда, я принесу их и не скажу о вас никому, клянусь! Я не знаю, за что вас осудили, быть может, вы отбывали наказание незаслуженно, так что, если вам удалось сбежать, я не собираюсь…
Звук выстрела раздался почти одновременно с тем, как державший меня странно дёрнулся. Смех, гоготавший над ухом, мигом захлебнулся, хохот остальных — с опозданием в секунду. Этой секунды хватило, чтобы я, не устояв на ногах, упала наземь вместе с тем, кто держал меня. Резко вырвавшись из безвольно обвисших рук каторжника, я зачем-то повернулась, чтобы взглянуть в его лицо.
Дыра в его лбу — прямо между глаз, широко и удивлённо открытых, — была такой маленькой и аккуратной, что скорее напоминала красные точки, какие рисуют себе индианки, чем след от пули.
Когда я, отползая подальше, посмотрела на остальных, Лорд уже стремительно и бесшумно вгрызался в ногу одного, заставив того завопить и рухнуть наземь. Реакция двух оставшихся кардинально различалась: первый, развернувшись, кинулся бежать, второй, с напильником, рванул к мистеру Форбидену. Тот приближался быстро и тихо, будто соткавшись из лесного сумрака, и встретил противника наведённым дулом револьвера, не сбившись с мерного шага.
После второго выстрела, прогремевшего под лесными сводами, ещё одним беглым каторжником на этой земле стало меньше.
Сидя на холодной земле, вжавшись спиной в сосновый ствол, я смотрела, как мистер Форбиден подходит к третьему. Я не ощущала ни страха, ни тошноты, ничего — казалось, все чувства исчезли, замёрзли. Лорд уже отскочил от своей жертвы, оскалив белую морду, выпачканную кровью; на клыках волка висели ошмётки ткани и чего-то омерзительно красного, а каторжник дёргался, пытаясь то ли уползти, то ли встать.
Когда мистер Форбиден, подойдя к нему почти вплотную, быстрым движением взвёл курок, несчастный замер… чтобы умоляюще протянуть руку к тому, кто уже направил ему в лоб дуло, зияющее жадной чернотой.