Луны Юпитера (сборник)
Шрифт:
Автобус на Бардон
1
Представляю себя старой девой, из другого поколения. У нас в роду было немало старых дев. Мы с ними небогатые, до безумия скрытные, цепкие, бережливые. Как и они, я многого не прошу. Квадратик китайского шелка, аккуратно сложенный в ящике комода, пообтрепавшийся от прикосновения пальцев в темноте. Или одно-единственное письмо, хранимое под скромными вещичками: его даже не требуется доставать и перечитывать, потому как оно затвержено наизусть; достаточно только прикоснуться – и слов уже не надо. Бывает и что-нибудь неосязаемое: не более чем застрявшая в памяти двусмысленность, задушевный, непринужденный тон, пристальный беспомощный взгляд. Этого вполне бы хватило. С этим я могла бы существовать годами, пока чистила подойники, поплевывала на горячий утюг, гнала коров на выпас по каменистой тропке среди ольховника и рудбекий, развешивала на заборе выстиранные комбинезоны, а посудные полотенца – на кустах. А тот мужчина – кто бы это мог быть? Да кто угодно. Солдат, павший в битве
Зачерпывая ковшом воду, лелея свое безобидное помешательство, я бы стала распевать псалмы – и никто бы не удивился.
Он как ландыш белоснежный,Звезда ночных небес,Нет прекрасней лика для души моей…2
На лето я приехала в Торонто, поселилась у своей подруги Кей и дописываю фамильную сагу, которую заказало мне одно состоятельное семейство. А весной мне довелось – в связи с этой же книгой – провести некоторое время в Австралии. Там я столкнулась с антропологом, с которым давным-давно водила шапочное знакомство в Ванкувере. Он тогда состоял в браке со своей первой женой (сейчас – с третьей), а я – со своим первым мужем (сейчас разведена). Познакомились мы там, где оба в ту пору жили: в Форт-Кэмпе, в семейном студенческом общежитии.
Антрополог занимался изучением языковых сообществ Северного Куинсленда. В городе он планировал провести около месяца, после чего собирался лететь в Индию и там присоединиться к жене. Та получила грант на исследование индийской музыки. Жена у него – из разряда современных: с независимыми серьезными устремлениями. Первая его жена была попроще, она хотела создать ему условия для завершения учебы, а потом сидеть дома и растить детей.
В субботу мы с ним вместе пообедали, а в воскресенье на пароходике, оккупированном шумными семьями, отправились на экскурсию в заповедник. Посмотрели вомбатов, свернувшихся наподобие кровяной колбасы, и недовольных нахохленных эму, прошлись под увитой яркими экзотическими цветами перголой, сфотографировались с медведями коала. Обменялись свежими новостями, анекдотами, неприятностями и преувеличенными выражениями сочувствия. На обратном пути посидели в баре, выпили джина, стали целоваться и выставили себя в слегка непотребном виде. Под грохот двигателей, плач младенцев, визг и беготню детишек постарше разговаривать было практически невозможно, но антрополог сказал:
– Прошу тебя, зайди посмотреть мой дом. Я снимаю целый дом. Тебе понравится. Ну пожалуйста, я не в силах больше ждать, переезжай ко мне.
– С чего это?
– Я встану на колени, – сказал он и тут же это сделал.
– Перестань, веди себя прилично! – одернула я. – Мы в чужой стране.
– Значит, можем чувствовать себя свободно.
Детская компания прекратила беготню и уставилась на нас. У ребятишек был суровый, осуждающий вид.
3
Буду называть его Икс – как назвали бы героя в старомодном романе, претендующем на достоверность. В его фамилии действительно присутствует «икс», но я выбрала эту букву потому, что она, с моей точки зрения, ему подходит. В ней есть какая-то необузданность и скрытность. А кроме того, использование одной лишь буквы, избавляющей от упоминания имени, согласуется с той системой, которой я теперь частенько пользуюсь. Говорю себе: «Автобус на Бардон, номер 144», и перед глазами возникает целая череда эпизодов. Вижу все в подробностях: улицы, дома. Ла-Троуб-Террас в Паддингтоне. Школы – большие гостеприимные бунгало; букмекерские конторы; плюмерии, роняющие душистые восковые цветки-недотроги. На этом автобусе мы, прихватив с собой сетки для продуктов, четыре-пять раз ездили в центральные магазины: бакалею покупали в «Вулворте», мясо – в «Коулзе», шоколадки с имбирем и лакрицу – в кондитерской. Город построен в основном на скалистых утесах, обрамленных бухтами, поэтому имело полный смысл спуститься из людного, но полудикого пригорода в городской центр, к мутной реке и добродушной колониальной обшарпанности. За краткий промежуток времени все здесь стало на удивление родным и в то же время не похожим ни на одну знакомую местность. У нас было такое чувство, будто мы знаем всю подноготную своих попутчиц – домохозяек в панамах, будто знаем, что творится в облупившихся от солнца свайных домиках, возвышающихся над бухтами, знаем даже скрытые от глаз улочки. Это ощущение знакомства не навевало тоску, а, наоборот, восхищало; была в нем какая-то особенность, словно мы и сами не понимали, откуда оно взялось. Неспешно, с чувством идеальной
Как-то раз я поехала в Тувонг – на кладбище, где собиралась отыскать несколько могил. В Канаде я не видела таких великолепных и вместе с тем запущенных кладбищ. На некоторых пышных белокаменных надгробьях читались удивительно непринужденные надписи: «Наша чудесная мамочка» или «Отличный парень». Я задумалась, какой из этого можно сделать вывод об австралийцах, а потом сказала себе, что мы, оказавшись в чужой стране, склонны во всем искать смысл, и решила обсудить это с Иксом.
Из кладбищенской конторы мне навстречу вышел смотритель. Оказалось, это молодой парень в шортах, с татуировкой парусника во всю грудь. Парусник назывался Australia Felix [24] . На одном предплечье с внутренней стороны – одалиска, а над ней – разноцветный воин. Другое предплечье украшали драконы и флаги. На тыльной стороне одной ладони была выколота карта Австралии, на тыльной стороне другой – созвездие Южный Крест. Разглядывать мужские ноги мне было неловко, но краем глаза я заметила, что по ним тянулись снизу вверх, подобно вертикальному комиксу, какие-то затейливые сценки и цветочные гирлянды, обрамляющие цепочку медальонов – по-моему, с женскими именами. Я постаралась все это запомнить, чтобы не отказать себе в удовольствии поделиться с Иксом.
24
Счастливая Австралия (лат.).
Он тоже приносил домой много интересного: подслушанные в автобусе разговоры, необычные выражения, обнаруженные взаимосвязи.
Мы не боялись произносить слово «любовь». Над нами не довлела ни ответственность, ни тревога о будущем, была только свобода, щедрость, постоянная, но не назойливая восторженность. Мы не сомневались, что счастье наше заполнит собой то недолгое время, что на него отпущено. Единственное, за что мы себя упрекали, так это за лень. Подозревали, что будем себя ругать за упущенную возможность посетить Ботанический сад, чтобы полюбоваться цветущими лотосами, или хоть раз сходить вместе в кино; не сомневались, что вспомним еще многое, о чем не успели рассказать друг другу.
4
Мне приснилось, что я получила письмо от Икса. Оно было нацарапано кривыми печатными буквами, и я подумала: он маскирует свой почерк; надо же, как умно. Разобрать написанное стоило мне больших трудов. Он приглашал меня слетать вместе на Кубу. Объяснил, что это путешествие распланировал для него священник, с которым они познакомились в баре. Я заподозрила, что священник этот – шпион. Далее Икс писал, что хорошо бы нам съездить в Вермонт покататься на лыжах. Уточнял, что не хочет вмешиваться в мою жизнь, но старается меня оберечь. Это слово меня просто умилило. Но путаница моего сна только множилась. Письмо задержалось. Я пробовала дозвониться до Икса, но телефон отказывался набирать его рабочий номер. Ко всему прочему, на меня, судя по всему, легла обязанность ухода за ребенком, спавшим в ящике комода. Чем дальше – тем несуразнее и скучнее. Наконец я проснулась. Из головы не шло слово «оберечь». Нужно было как-то от него отделаться. Часы показывали восемь утра; я лежала на тюфяке в квартире Кей на углу Куин-стрит и Батхерст-стрит. В летнюю жару окна никогда не закрывались: снаружи люди спешили на работу, трамваи останавливать, трогались с места и скрежетали на повороте.
Квартирка у Кей недорогая, уютная, на высоких окнах – неотбеленные ситцевые занавески, зато стены побелены; полы сверкают серой краской. Это дешевое жилище так долго считалось временным, что никому не приходило в голову сделать там ремонт, поэтому на потолке просматривается опалубка, а батареи отопления закрыты допотопными перфорированными щитками. Благодаря ценным выцветшим коврам, а также обыкновенным валикам и покрывалам, разложенные на полу тюфяки становятся больше похожими на диваны, чем на тюфяки. К стене прислонен поставленный на попа старый пружинный матрас, задекорированный шалями и палантинами, а также прикнопленными набросками углем, которые остались от бывшего возлюбленного Кей, художника. Никто не понимает, как этот матрас удалось затащить в квартиру и можно ли будет когда-нибудь вытащить.
Кей работает иллюстратором-флористом: делает тщательно проработанные рисунки растений для учебников ботаники и официальных путеводителей. Живет на ферме, в окружении большого семейства; взрослые и дети постоянно в разъездах и очень скоро, по всей видимости, вообще перестанут там появляться. Квартиру в Торонто она оставляет за собой и приезжает на день-другой пару раз в месяц. Кей прикипела к этой части Куин-стрит, где во множестве теснятся ресторанчики, антикварные лавки и обретаются тихие бомжи. Здесь мало шансов столкнуться с теми, кто учился с ней в Брэнксом-Холле или отплясывал у нее на свадьбе. Когда Кей выходила замуж, ее жених был в килте, а его собратья-офицеры скрестили мечи наподобие арки. Отец Кей служил бригадным генералом; она впервые появилась на балу не где-нибудь, а в Доме правительства. Сдается мне, именно поэтому она живет рискованными, спонтанными решениями и не реагирует на ночные потасовки под окнами квартиры или столкновения с пьянчужками в дверях дома. Она просто не ощущает угрозы, которая непременно остановила бы меня, и никогда не допускает, что может нарваться на неприятности.