Лувр
Шрифт:
Для современников в высшей степени странными были особое внимание Генриха III к этикету и необыкновенная тщательность, с которой он относился как к своему туалету, так и к распорядку дня. С этого времени к королю стали обращаться «Ваше Величество», появился придворный церемониал, который достиг своего высшего расцвета при Людовике XIV.
И все же этот церемониал нельзя поставить королю в упрек, видеть в этом намерение основать культ королевской особы, как и упрекнуть в желании развлечь свой двор и гостей. Безусловно, атмосфера королевского дворца не может напоминать монастырь, и, в конце концов, Лувр – это не Эскориал, любимая резиденция Филиппа II, короля-монаха. Ни церемониал, ни праздники, ни уединения не служили
10 июня 1584 года умер Франсуа, герцог Анжуйский, и в королевстве сложилась поистине беспрецедентная ситуация, когда нация поняла, что может оспаривать у законного наследника умершего монарха право вступить на престол. Генрих де Гиз, тайный агент эскориальского отшельника Филиппа II, решил собрать сторонников с тем, чтобы не дать взойти на трон еретику, то есть Генриху Наваррскому, который, хотя и говорил о своем возможном отречении и обращении в другую религию, но для католиков это не имело никакого решающего значения; с таким же успехом они могли бы выслушать простого еретика. Возник заговор лотарингских принцев, которые собрали войска в Париже и только ждали сигнала, горя нетерпеливым желанием действовать.
А в столице Франции царили Гизы, всеобщие любимцы: Гиз Великий, победитель в сражении при Кале, и его сын, настоящий идол парижан, Генрих де Гиз Меченый. Последний часто бывал неосторожен и по-глупому отважен, однако именно эти качества вызывали энтузиазм парижан. В письме к Генриху Наваррскому король признавался в своей полной беспомощности «положить конец волнениям в королевстве». Положение короля становилось все более и более угрожающим, о чем свидетельствуют несколько попыток заговоров против него в феврале и марте 1587 года.
Генрих III понимал, что у Гизов следует непременно отобрать право на престол. Для этого в начале 1588 года он вызвал к себе в Лувр парламент и университетский факультет теологии. Он осудил клеветников, что продолжали распространять о короле лживые измышления, однако заявил, что мстить не собирается. Генрих III по своей природе был добр и терпим; он сказал, что простит все виновным в том случае, если они исправят свое поведение.
И все же положение монарха продолжало стремительно ухудшаться. Заговорщики не желали складывать оружие. Много преуспела в антикоролевской пропаганде герцогиня де Монпансье. Король приказал ей покинуть Париж, но она не послушалась и заявила во всеуслышание, что «носит на поясе ножницы, которые отдадут третью корону (первая – французская, вторая – польская, третья – на небесах) брату Генриху Валуа». Напрасно Генрих III требовал прекратить смуту; ему отказывались подчиняться.
Подстрекаемые Лигой парижане возненавидели королевского фаворита герцога д’Эпернона, и тот никуда не мог выходить без вооруженной охраны. Когда жители города его узнавали, то сопровождали насмешками и свистом. Сторонники Лиги строили планы свержения короля и убийства д’Эпернона. Не раз их пытались захватить во время религиозных процессий. Беспокоясь о безопасности Его Величества, д’Эпернон организовал патрулирование города. И все же 15 апреля 1588 года у Бюсси-Леклерка был готов новый план убийства фаворита и захвата короля. 22 апреля Генриху III сообщили об этом в Лувре доверенные лица. Пришлось усилить охрану и разместить на ночь во дворце Сорок Пять.
8 мая 1588 года в Париж прибыл герцог де Гиз, по которому вся Франция буквально сходила с ума. Его встречали словно нового мессию. Однако Гиз не мог рассчитывать на поддержку короля и потому отдавал себе отчет, насколько большой опасности подвергается. Потому он решился просить встречи у королевы-матери и использовать ее как щит против Генриха III. Екатерина, весьма обрадованная встречей, посадила герцога в свою карету, и они вместе направились в Лувр.
Когда герцог вошел, сопровождаемый Екатериной Медичи, король находился в комнате своей жены и на приветствие не ответил, только сухо поинтересовался: «Почему вы приехали?», поскольку приезд герцога означал неповиновение. Однако Гиз немедленно нашелся и ответил, что прибыл по приглашению королевы-матери. Екатерина подобную версию подтвердила, заявив, что нужно, «чтобы он находился рядом с королем, как это было всегда, и чтобы добиться мирного решения всех проблем». Генрих не поверил ни единому слову, но сделал вид, будто принял ответ за чистую монету. А что еще он мог сделать, если его мать взяла на себя ответственность за приезд герцога? Как теперь того можно было упрекнуть в нарушении королевского приказа? Таким образом герцог Гиз покинул Лувр так же свободно, как и вошел в него. На улице его уже ждали горожане, встретившие своего кумира криками восторга.
Впрочем, герцог покинул Лувр живым только потому, что король уже успел хорошо обдумать, как правильно себя вести. Дело в том, что едва он получил сообщение о приезде герцога, как немедленно послал за корсиканцем Альфонсо Орнано, который мечтал как можно скорее покончить с Гизом. Когда капитан Орнано явился к королю, тот задал ему вопрос: «Если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?» Орнано ответил вопросом: «Сир, на это есть один ответ: кем вы считаете господина де Гиза, своим другом или врагом?». Король ответил жестом, но весьма многозначительным. После этого Орнано предложил раз и навсегда покончить с мятежным герцогом, но Генрих III решил пока воздержаться от этого.
Несколько дней после первой встречи короля и герцога Екатерина Медичи старалась всеми силами примирить враждующие стороны. 10 мая 1588 года в ее доме король и герцог встретились еще раз. Когда Его Величество возвращался в Лувр, герцог сопровождал его с непокрытой головой. В Лувре Гиз присутствовал на королевском обеде и как главный распорядитель дома подал салфетку Генриху III. С виду все было замечательно, но ни один, ни другой участник представления не заблуждались насчет истинных намерений друг друга.
Когда обед закончился, король созвал совет, «но без матери и прочих». Он решил ввести в Париж швейцарцев и верные ему войска. Генрих III хотел поддержать порядок в столице и остановить противника. Он собирался лишь продемонстрировать силу, однако ему не удалось ударить сильно и быстро, выполнить до конца задуманное, и, образно говоря, он зажег фитиль, а затем последовал страшный взрыв.
Уже 11 мая положение стало угрожающим. Король пришел навестить мать, когда увидел входящего Гиза, и отвернулся в другую сторону.
Едва на следующий день королевские войска заняли наиболее важные в стратегическом отношении точки города, как в Париже началось восстание.
По городу ползли самые безумные слухи. Швейцарцев блокировали на острове Сите, а вскоре и весь Париж представлял собой сплошные баррикады. Вооружилась большая часть населения города. Король и герцог стояли друг против друга, подобно Гамлету и Полонию.
Скоро соотношение сил сложилось не в пользу короля. Когда Генрих III узнал, насколько широкий размах приобретает мятеж, он решил не принимать брошенный вызов и не проливать кровь подданных. Эта мысль вызывала у него отвращение. Как и его потомок, Людовик XVI, король отказался от шпаги и потерял скипетр; впрочем, это – всеобщая истина. Однако Людовик XVI 10 августа 1792 года приказал своим швейцарцам прекратить бой и бросил их на произвол судьбы. Генрих III не мог позволить себе этого. Он обратился к Гизу, чтобы спасти своих людей. Герцог откликнулся на призыв монарха и приказал освободить проход для отступающих, которых провели через баррикады, расчищая путь хлыстом, словно для стада животных. При виде герцога восставшие горожане кричали: «Не будем больше медлить! Надо вести Монсеньора в Реймс!»