Лужок Черного Лебедя
Шрифт:
У мира их бесконечный запас.
Жестянка из-под бульонных кубиков спрятана под половицей там, где раньше стояла моя кровать. Я вытащил жестянку в самый последний раз и уселся на подоконник. Мисс Трокмортон рассказывала нам про воронов в Тауэре — если вороны улетят, Тауэр обрушится. Эта жестянка — тайный ворон дома номер девять по улице Кингфишер-Медоуз в деревне Лужок Черного Лебедя, графство Вустершир. (Дом, конечно, не обрушится, но в него въедет другая семья, в комнату вселится другой мальчик и ни разу не подумает обо мне. Ни единого разу. Точно так же, как я никогда не задумывался о тех, кто
Грузовик с нашими вещами затрясся, заскрежетал шестеренками передач и загрохотал по Кингфишер-Медоуз к главной дороге. Ясмина Мортон-Буддит и мама загрузили последний ящик в мамин «Датсун». Папа однажды назвал Ясмину Мортон-Буддит великосветской бездельницей. Может, и так, но великосветские бездельницы порой бывают покрепче «Ангелов ада». Джулия засунула корзину для белья, смотанную бельевую веревку и мешок прищепок в «Альфа Ромео» Ясмины Мортон-Буддит.
Я понял, что осталось пять минут.
Тюлевая занавеска в спальне мистера Касла дернулась. К стеклу, как утопленница, подплыла миссис Касл. Она смотрела вниз — на маму, Джулию и Ясмину Мортон-Буддит.
Какие большие глаза у миссис Касл.
Она почувствовала, что я на нее смотрю. Занавеска стремительно, как рыбка в пруду, дернулась на место.
Джулия уловила мой телепатический сигнал и подняла голову.
Я слегка махнул ей рукой.
— Меня послали за тобой, — шаги сестры остановились у моей комнаты. — Велели доставить живого или мертвого. В любой момент может пойти снег. По радио говорят, что на М5 наступает ледник и движутся стада шерстистых мамонтов. Так что нам лучше выехать поскорее.
— Хорошо.
Я не двинулся со своего места на подоконнике.
— Правда, без ковров и занавесок стало гораздо громче?
— Да, — дом стоял как будто голый. — Намного.
Наши тихие голоса грохотали, и даже дневной свет стал чуточку белей.
— Я всегда завидовала тебе из-за этой комнаты, — Джулия облокотилась на мой подоконник. Новая прическа ей идет, если только привыкнуть. — Отсюда можно следить за соседями. Шпионить за Вулмерами и Каслами.
— А я завидовал тебе из-за твоей.
— Чему? Тому, что я живу на чердаке, как викторианская судомойка?
— Тебе было видно всю округу, вдоль верховой тропы,
— Во время сильного ветра я каждый раз боялась, что с дома сорвет всю крышу, как в «Волшебнике страны Оз». Каменела от ужаса.
— Мне трудно это представить.
Джулия крутила в руках платиновое ожерелье с дельфином, подарок Стиана.
— Что тебе трудно представить?
— Что ты можешь окаменеть от ужаса.
— Мое внешнее бесстрашие обманчиво, о младший братец. Я регулярно пугаюсь разных вещей до потери рассудка. Но какие мы с тобой дураки. Почему бы нам было просто не поменяться комнатами?
Дом, полный эха, спросил об этом свои дальние углы, но обратно не прилетело никакого ответа.
Наше право находиться здесь слабело с каждой минутой.
Весной на болотистом клочке у папиной теплицы расцветут подснежники. У бывшей папиной теплицы.
— Как называлась та игра? — Джулия смотрела вниз. — Помнишь, когда мы были маленькие? Я рассказывала про нее Стиану. Когда мы гонялись друг за другом без конца вокруг дома, и первый, кто нагонял другого, побеждал?
— Без-конца-вокруг-дома.
— Точно! Очень подходящее название.
Джулия опять пытается меня развеселить.
— Угу, — пускай думает, что ей это удалось, — а однажды ты спряталась за баком с соляркой и полчаса смотрела, как я бегаю мимо, словно полный дебил.
— Не полчаса. Ты догадался самое большее через двадцать минут.
Джулии хорошо. В понедельник ее крутой бойфренд спикирует на Челтнем в своем черном «Порше», Джулия прыгнет в машину, и они упорхнут в Эдинбург. А я в понедельник пойду в новую школу в новом городе и буду «новый-парень-у-которого-кстати-предки-разводятся». У меня даже формы той школы еще нет.
— Джейсон?
— А?
— Ты случайно не знаешь, почему Элиот Боливар перестал печататься в приходском журнале?
Всего полгода назад, услышав такой вопрос с ее стороны, я бы умер от стыда. Но она спрашивала серьезно. Может, она блефует, разводит меня? Нет. Как давно она знает? Какая разница.
— Он контрабандой протащил свои стихи на костер, в котором папа жег «гринландские» бумаги. Он сказал, что огонь превратил каждое стихотворение в шедевр.
— Надеюсь, он не бросил писать насовсем, — Джулия прикусила острый, как стилет, ноготь. — У него определенно талант. Когда столкнешься с ним в следующий раз, скажи ему, чтобы не сдавался, ладно?
— Ладно.
Ясмина Мортон-Буддит порылась в бардачке своей машины и вытащила карту.
— Самое странное, — я барабанил пальцами по жестянке, — это покидать дом без папы. Он бы должен был сейчас бегать кругами, выключая бойлер, воду, газ…
Как в фильме-катастрофе, когда трещина проходит поперек улицы и у человека под ногами разверзается трещина. Я — этот человек. На одной стороне трещины мама с Джулией. На другой — папа с Синтией. Если я не прыгну в одну или другую сторону, то упаду в бездонную тьму.
— …проверяя окна в самый последний раз. Электричество. Как когда мы уезжали отдыхать в Обан, или в Пик-Дистрикт, или еще куда.
Я еще ни разу не плакал из-за этого развода. И не собираюсь начинать.
Не может быть, что я плачу! Мне уже без нескольких дней четырнадцать лет!
— Все будет хорошо, — от того, что Джулия говорит так мягко, все становится еще хуже. — Джейс, в конце концов все будет хорошо.
— Что-то мне не очень хорошо.
— Это потому, что еще не конец.