Львица
Шрифт:
Ндиси подошел к шкафчику возле холодильника и достал оттуда два сложенных полотенца, истончившихся и посеревших от длительного использования и стирки в не очень чистой воде. Он протянул одно полотенце Эмме и кивком указал на цистерну с водой, возле которой мыли руки Джордж и Энджел.
— Мыло лежит в чашке. Не забудьте прикрыть его камнем, иначе крысы утащат. Там же стоит тазик, — сообщил Ндиси и, строго посмотрев на Эмму, добавил: — Пожалуйста, экономьте воду. Здесь не Калифорния.
— Я постараюсь, — заверила его Эмма.
Похоже, что ему приходилось приструнивать американских туристов. Хотя Джордж говорил, что не пускает посетителей в питомник, судя по всему, сюда
Накинув ремень сумки на плечо, Эмма вышла из столовой. На секунду она остановилась и взглянула на Джорджа, который вместе с Энджел вытаскивал из своей хижины раскладушку. Мойо, обнюхивая землю, крутилась на одном месте в поисках подходящего места для ночлега.
Процесс умывания прошел очень быстро. Намочив конец полотенца, Эмма протерла им свое лицо и остальные части тела, но при этом не раздевалась полностью. Ей не хотелось оставаться один на один с темнотой ночи. Здесь не было ни ощущения личного пространства, ни чувства отгороженности от окружающего мира. Между ней и дикой природой за оградой питомника не было ничего, кроме проволочного забора. Эмма достала одежду из сумки. Среди вещей она нашла свою шелковую пижаму персикового цвета, которую взяла специально в эту поездку по Африке, потому что она легко стиралась, быстро сушилась и не требовала глажки. Эмма решила надеть ее уже внутри хижины, а пока что переоделась в чистую рубашку и нижнее белье. Ей вспомнилось ощущение мягкой шелковой ткани на груди и бедрах. Затем в ее голове пронеслось воспоминание о Дэниэле, когда он разделся до пояса, оперируя ногу Мамы Киту. От проступившего пота его кожа приобрела такой же шелковистый отлив…
Эмма замерла, услышав у себя над головой громкий шорох. Она замерла и посмотрела вверх на дерево. По ветке пробежал какой-то маленький пушистый зверек с продолговатым тельцем, по виду напоминавший крысу. Эмма быстро оделась и сунула ноги в ботинки. Она собрала в кучу грязную одежду и надела сумку на плечо. Уже собравшись уходить, она вспомнила о том, что нужно накрыть камнем чашку с мылом.
Висевшая на ветке лампа отбрасывала круг света на площадку перед столовой, отчего вся обстановка приобрела оттенок театральности. Две брезентовые раскладушки стояли рядом друг с другом: одна была застелена выцветшей полосатой простыней с такой же подушкой, а на другой лежали спальный мешок и свернутая китенге — та самая ткань, которая служила им скатертью во время завтрака.
Мойо легла на землю в ногах у Джорджа, словно стражник на посту. Подняв голову, львица устремила свой взгляд на ближайшую хижину, в которой, по словам Ндиси, обитал Джордж. Подойдя поближе, Эмма услышала, как старик что-то делает внутри. Дэниэл и Ндиси сидели возле очага.
Энджел лежала вместе с львятами в ногах Мойо. Детеныши уснули — их глаза были плотно закрыты и почти не видны среди густой шерсти, — но девочка еще не спала. Она с живостью наблюдала за происходящим.
Эмму охватило сочувствие. Ей захотелось наклониться, дотронуться до нее и, может быть, даже поцеловать на ночь. Но Энджел лежала очень близко к львятам, и Эмма помнила предупреждение Джорджа о том, что не стоит касаться детенышей без позволения матери. Кроме того, маловероятно, что это понравится самой девочке. Эмма вспомнила то ужасное ощущение, когда ее саму пытались приласкать разные женщины, почему-то думая, что таким образом они могут заменить материнскую любовь.
— Спокойной ночи, Энджел, — нежно произнесла Эмма.
— Спокойной ночи, — вежливо, но сдержанно ответила девочка.
Она вела себя так все время с тех пор, как они приехали в питомник. Стараясь повсюду держаться рядом с Мойо, она тем не менее не выглядела испуганной. Скорее малышка вела себя замкнуто, внимательно наблюдая за всеми, но никак не выдавая своих чувств. Под взглядом Эммы девочка свернулась калачиком, прижалась спиной к Мойо и закрыла глаза.
Из хижины показался Джордж. В одной руке он нес трехногий табурет, а в другой — большой пластмассовый фонарик. Он был уже не в шортах и жилетке. Теперь он обернул вокруг пояса кусок традиционной африканской ткани. Поставив табурет возле своей кровати, старик положил сверху фонарь.
Повернувшись к Эмме, он вполголоса, чтобы не тревожить Энджел, сказал:
— Надеюсь, вам будет удобно. — Он нервно коснулся кончиком языка своей верхней губы. — Вы уж извините. У нас тут все по-простому.
— Все отлично, — поспешила заверить его Эмма.
Ей уже нравился этот обходительный, очень гостеприимный человек. И не важно, насколько примитивной окажется хижина, — она в любом случае не станет жаловаться.
— Тогда спокойной ночи, — сказал Джордж.
— Спокойной ночи.
Джордж лег в постель и укрылся простыней. Деревянная рама на брезентовой раскладушке заскрипела под его весом. Он лег на спину, лицом прямо в небо, как будто в момент пробуждения ему хотелось увидеть звезды, луну или утренний рассвет. Мойо наблюдала за ним, пока он укладывался спать, а когда все стихло, она снова перевела внимание на Энджел. Повернув к ней голову, которая выглядела слишком большой по сравнению с маленьким тельцем девочки, она нежно уткнулась носом в ее пушистые светлые волосы.
Эмма пристально посмотрела на девочку. Дыхание Энджел было ровным и спокойным, а ее тело казалось расслабленным. Лунный свет играл в ее волосах, оттеняя по-детски округлые щеки. Сейчас она казалась настоящим маленьким ангелочком, потерявшимся в своих снах. Но, заметив, как дрожат ее веки, Эмма поняла, что девочка не спит. Должно быть, она перевозбудилась. Эмма слышала это слово, когда им с Саймоном случалось попадать в гости к людям, у которых были дети. Это слово произносилось родителями с легким оттенком отчаяния, в то время как неугомонные отпрыски носилась вокруг и болтали без умолку, мешая взрослым. Саймон то и дело бросал на Эмму косые взгляды, которые красноречиво говорили о том, насколько он счастлив, что они избрали другой путь.
Вспоминая тех избалованных, беспечных детей, Эмма проникалась все большим уважением к Энджел. Как же сильно она от них отличалась! Прежде всего эта девочка обладала внутренней силой, развивать которую у тех детей не было ни потребности, ни возможности. Эмма попыталась вспомнить себя в возрасте Энджел. Она тоже была сильной. Регулярные отъезды Сьюзан, несомненно, закалили ее и подготовили к окончательному расставанию. Но, когда кризис миновал, она почувствовала себя истощенной, как будто вся ее сила была израсходована. Оглядываясь назад, Эмма могла с уверенностью сказать, что она сама выбирала людей, которые постоянно оставляли ее в одиночестве, но при этом ее всегда притягивали люди, бравшие на себя роль сильной личности.