Львиная охота

Щеголев Александр Геннадьевич

Ого, подумал я. Мания преследования. Забавно началось утро, нельзя не признать. Впрочем, этому человеку, вероятно, нужна помощь, а я тут шутки шучу вместо того, чтобы отстегнуть от плеча телефон и срочно позвать более компетентных собеседников...

– Да вы не волнуйтесь, - сказал он, - все кончится хорошо. Запомните, пожалуйста, главное. То, что предназначено для вас, находится в камере хранения. Пароль ячейки совпадает с названием клуба, в котором вы мне тогда по морде дали, а номер ячейки - это номер в гостинице, куда я вас тем же вечером спровадил. Ну как, припоминаете что-нибудь? Только не произносите, пожалуйста, ничего вслух.

Ничего я не

припоминал, хотя, его лицо и было мне знакомо. Если человек с тобой здоровается, а ты не можешь понять, кто он такой, значит, он в твоей жизни не значил ровным счетом ничего. В твоей прошлой жизни...

– Я дал вам по морде?
– спросил я.

– Вот сюда, - он показал, - в скулу. Заслуженно, кстати, влепили.

– И за что?

– Не помните меня?
– умилился сумасшедший.
– Надо же, как сильно я изменился. Это хорошо. Когда вы меня вспомните, Макс, прошу вас, не бегите сразу в камеру хранения, дождитесь момента истины. Вы ведь космолаз, вы все поймете правильно. То, что предназначено для вас - ваше и только ваше, но я хочу, чтобы вы не торопились. Не торопитесь, Макс.

Он странно улыбнулся. И наши взгляды наконец встретились. В глазах его была смертельная тоска.

– Вы все поймете правильно...
– успел повторить он, прежде чем разговор кончился.

Звук возник резко, внезапно, заполнив собой мир, и пришел этот звук с неба. И еще - ураганный ветер. Рев двигателя. Я поднял голову - на аллею, едва не срезая лопастями пальмы, опускался могучий штурмовой "Альбатрос". На пятнистом корпусе не было ни опознавательных знаков, ни номера, была только невразумительная буква "L". Очевидно, геликоптер подкрался, используя новейшую акустическую и оптическую защиту. А потом что-то произошло, словно искра соскочила со лба винтокрылой машины, оставив в воздухе невесомую паучью ниточку, и земля под ногами дрогнула, и стало невероятно свежо, именно так, как всем хотелось в это насыщенное солнцем утро, порыв ветра сделал изображение расфокусированным, плоским, свет разъедал глаза, как кислота, но не нашлось сил, чтобы просто прикрыть веки, зато звуки приобрели очерченность, контрастность, и еще было странное ощущение в горле и в груди, потому что вдруг оказалось, что я перестал дышать, и тогда я вспомнил, что все это со мной уже случалось, когда в Шарм-эль-Шейхе наша группа поймала импульс диверсионного парализатора. Мысли текли медленно, как клей из опрокинутой банки. Эти тоже сбросили парализатор, медленно подумал я. Кто "эти"? С борта геликоптера один за другим спрыгивали безликие пятнистые фигуры, их прыжки были такими же тягучими, как мои мысли, как все вокруг. А потом я упал.

Мир повернулся набок, и стал виден гарпун антенны, воткнувшийся в газон - между киоском мороженщика и цветочными часами. Ага, вот откуда в пространство ушли вибрации, заморозившие любое живое движение в радиусе десяти метров! Мороженщик лежал, вывалившись из двери своего киоска. Лежал старик, занимавшийся на газоне физкультурой. И только мой знакомый параноик, которого я не успел сдать дежурным психиатрам, удирал прочь. Он бежал нестерпимо медленно, высоко задирая локти. Неужели есть люди, неторопливо размышлял я, на которых парализатор не действует? Чудеса. Такому бы в антитеррористических отрядах служить, а не развлекать туристов в этом провинциальном рае... Одна из безликих фигур отработано присела на колено, прицеливаясь из вакуум-арбалета. Сверкающая черта бесшумно пронзила воздух. Бегущий по площади человек взмахнул руками и опрокинулся на спину.

Движение еще замедлилось, хотя, казалось бы, куда уж больше. Кто-то уносил подстреленное тело с асфальта и затем грузил его за руки за ноги в геликоптер. Кто-то выдергивал из земли антенну, кто-то обыскивал, переговариваясь по радиоселектору, лежащего на земле свидетеля и его багаж (свидетелем был я), наконец - прощально взревели моторы, и все звуки разом стихли, как будто штепсель из розетки выдернули. И все вокруг остановилось. Не осталось ничего, кроме моих слабо шевелящихся мыслей, а потом остановились и они.

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Я читал роман одного русского, по фамилии Жилов, - сказал лейтенант.
– Он над нами немножко посмеялся. Вы имеете к этому писателю какое-то отношение?

– Вы подозреваете всех русских, - уточнил я, заставив деревянные губы двигаться, - или только тех, кто с фамилией Жилов?

– Ну что вы!
– расцвел он улыбкой.
– Русских я обожаю, сумасшедшая нация. Когда ООН сняла блокаду, к нам приехало много добровольцев из России, и большинство здесь осело. И, между прочим, не одна молодежь. Вы читали Дмитрия Фудзияму?

– Да как вам сказать...

– А я, знаете, люблю его книги, жаль только, ничего нового он давно не издавал. Так вот, старик теперь живет у нас. Не помню его настоящую фамилию, очень сложные у вас фамилии... в общем, Дмитрий здесь поселился основательно, купил дом, и, по-моему, этот факт знаменует собой некую закономерность... Нет, нет, сумасшедшая нация! И Жилов ваш был сумасшедший, я о романисте, иначе не принял бы участие в нашей революции. Вы помните, как он описал наш город?

– Я не читаю путеводителей.

– Путеводитель!
– хохотнул полицейский.
– Это вы хорошо выразились, надо будет рассказать ребятам на активе...

В боксе я лежал один, да и во всем госпитале, насколько я понял, больных было мало. В этом городе не любили болеть. Я тоже терпеть не мог болеть, но мне сказали: "Лежите", и я выполнял. Спазмов больше не было, разговаривать и даже мыслить я мог уже вполне свободно. Слух, нюх и прочие чувства вернулись, и вместе с ними вернулось чувство полной ненужности происходящего. Время текло мимо распластавшегося на простыне тела... Не знаю, кто допрашивал остальных свидетелей. Меня развлекал вот этот вот начитанный толстяк. Или, наоборот, я его развлекал?

– Хорошо, что вы не читали ту книжку, - продолжал лейтенант.
– Я говорю о "Кругах рая". Иначе у вас сложилось бы неправильное мнение о работе местной полиции, вернее, сложилось бы мнение, что никакой полиции здесь нет вообще. И не помогли бы никакие ссылки на то, что дело было до революции. Просто у полиции рук на все безобразия не хватало.

– Вредная книжка, - согласился я.
– Мне стыдно, что я тоже Жилов.

Он опять хохотнул.

– Шутите? Это признак здоровья. Русские умеют по-настоящему шутить над собой.

В дверь просунулось маленькое веснушчатое лицо, утонувшее в красно-зеленой форменной панаме, и сообщило неожиданным басом:

– Товарищ лейтенант, сюда едет Вивьен. Только что был звонок.

– Спасибо, Лесо.

– Вивьен передает привет Максу. Макс - это он?

– Это он, - откликнулся я.

Мой офицер привстал и поправил форму.

– Вот и начальство проснулось. Вы что, знакомы с Виви?

– С кем только я не знаком на нашей планете.

– Тогда не сочтите за бестактность...
– несмело проговорил он. Думаю, что вы имеете прямое отношение к упомянутому мной человеку, который столько сделал для нашей страны.