Львиное Сердце. Дорога на Утремер
Шрифт:
— Мы пойдём с тобой, — сказал он, тоже поднимаясь. — Мне не терпится увидеть английского короля, моего будущего зятя и ценного союзника.
Ко времени прибытия Филиппа и сицилийских чиновников молы, пристани и пляжи уже были заполнены толпой. Застыв на месте, зеваки следили за разыгрывающимся перед ними зрелищем. Насколько хватало взора море заполняли ярко раскрашенные корабли, борта галер были увешаны щитами, на мачтах реяли флаги и вымпелы, гребцы взметали вёсла под барабанный бой. Пели трубы и горны. Солнце играло на блестящих доспехах и шлемах, бирюзовые воды гавани плескались ценными волнами. Обладая безошибочным инстинктом государственного деятеля, Ричард неподвижно
Именно эта мысль, пусть и жестокая, закралась в ум каждого, кто наблюдал за помпезным входом Ричарда в Мессину. Промелькнула она и в голове Филиппа, готовившегося встретить своего «будущего зятя и ценного союзника».
После прибытия Ричарда Филипп принял столь несвойственное его характеру поспешное решение и объявил, что, хотя навигация уже стремительно завершается, он намерен немедленно отплыть в Святую землю. Но создавалось впечатление, что даже природа в сговоре против него, потому как стоило Филиппу выйти из гавани, подули противные ветры, вынудившие его отказаться от необдуманной затеи. К добру или к худу, ему предстояла зимовка на Сицилии в обществе английского монарха.
Маттео д’Аджелло, свежеиспечённый канцлер Сицилии, прибыл в королевский дворец в Катании несколько часов спустя после повечерия. Старик пребывал не в лучшем расположении духа — большую часть дня лил дождь, а сырость плохо сказывалась на его подагре. Он знал, зачем его позвали в такой час: Танкред получил весть о прибытии английского короля в Мессину.
Канцлера немедленно препроводили в личные палаты Танкреда, где его ждали сам король, его жена Сибилла, её брат Рикардо, граф Ачерра и старший сын Рожер. Выходит, имеет место семейный совет? Маттео не винил Танкреда за то, что тот принимает заботы близко к сердцу. Бог свидетель, у государя их хватает. Им удалось наконец-то подавить сарацинское восстание, а в мае немецкое войско под предводительством епископа Майнцкого вынуждено было отступить. Однако сарацины не выказывают к Танкреду той лояльности, какую питали к Вильгельму. И только вопрос времени, когда Генрих организует полномасштабное вторжение. А теперь приходится иметь дело с английским королём, славящимся своим дурным характером, при этом серьёзно обиженного на Танкреда. Да, Маттео вполне понимал, в чём кроется причина множества бессонных ночей и беспокойных дней его государя. Чего он не понимал, так это почему Танкред с неожиданным упрямством отклоняет его совет. Кто бы мог подумать, что куда проще окажется сделать Танкреда королём, чем сохранить за ним корону?
Маттео уселся насколько возможно ближе к жаровне с дымящим морским углём, потому как в его возрасте холод и сырость пробирали, казалось, до самых костей. И благодарно улыбнулся, когда Рожер поспешно подставил стульчик, на который старик уложил ноющую ногу. Хороший мальчик, этот Рожер, и станет в один прекрасный день хорошим королём — если они не натворят сейчас ошибок, если он сумеет убедить Танкреда прислушаться к голосу разума.
Сибилла, даже в разгар кризиса не забывавшая о долге хозяйки, позаботилась о том, чтобы Маттео ждал кубок его любимого вина. Но не успел канцлер пригубить напиток, как Танкред наклонился над столом и протянул старику письмо.
— Послание от английского короля, — сказал он. — Прочти.
Маттео едва взглянул на послание, как Танкред не утерпел:
— Он требует, чтобы я послал его сестру к нему в Мессину с эскортом, достаточным для её охраны, чтобы вернул ей вдовью долю и уплатил компенсацию за «страдания», которые она претерпела по моей вине. По тону письма можно подумать,
— Насколько нам известно, ему могли сообщить, что с ней плохо обращались, — ответил Маттео, перечитывая письмо ещё раз, уже более внимательно.
— Не удивлюсь, если он думает, что я продал её багдадскому халифу! Ты читал письмо, Маттео. Оно написано не тем языком, каким один король должен писать другому.
— Верно... Это слова рассерженного брата. Брата, в распоряжении которого внушительный флот и самая многочисленная армия, какая высаживалась когда-либо на сицилийскую землю.
Танкред ожёг канцлера взглядом:
— Я не собираюсь продолжать это спор, Маттео. Ты вполне ясно дал понять, что предпочитаешь искать союза с Англией, а не с Францией. Но я не позволю обращаться со мной как с пустым местом. Я помазанник Божий, и клянусь Господом, Ричард признает меня таковым!
Обведя взглядом палату, Маттео заметил, что зять всецело поддерживает Танкреда. Это его не удивило, потому как Рикардо являлся человеком действия и не любил рассуждать. Зато Сибилла выглядела озабоченной, и в канцлера это вселяло надежду — он знал, какое большое влияние имеет королева на мужа. Рожер растворился в тёмном углу комнаты, но Маттео знал, что сын поступит так, как скажет отец, даже если сам будет питать сомнения. Канцлер решил, что пришло время обратиться за подмогой — поутру надо вызвать в Катанию архиепископа Монреале.
Взяв письмо, Танкред снова перечитал его, и на щеках и шее у него появились красные пятна.
— Похоже, английский король не понимает, что не вправе угрожать. — заявил он. — Это моё королевство, не его. И его сестра в моих руках. Что, если я обрату её в заложницу его хорошего поведения?
Рожер невольно пошевелился в своём углу, но тут же замер. Маттео подавил вздох, пытаясь понять, почему Танкред не видит, что заложник для одного является для другого поводом к войне и захвату.
— Я не советую этого делать, монсеньор, — тихо произнёс старик. — Решительно не советую.
— Какая неожиданность, — ехидно заметил Рикардо.
Но Танкред не ответил. Вместо этого он скомкал пергамент, подошёл к жаровне и уронил письмо на угли. Смрад горящей овечьей кожи наполнил палату, но король стоял и не двигался до тех пор, пока документ не обратился в пепел.
ГЛАВА IX
Палермо, Сицилия
Сентябрь 1190 г.
Шестнадцать лет. Эти два слова стали путеводной нитью для Джоанны, потому как стоило ей впасть в отчаяние, она напоминала себе, что мать перенесла шестнадцатилетнее заточение и претерпела куда большие лишения и унижения. У неё хотя бы есть общество из нескольких фрейлин: верная Беатриса, молодая вдова Елена, маленькая Алисия и Мариам, преданная как ни одна кровная сестра. А Алиеноре в первые два года плена не с кем было даже поговорить. У Джоанны отобрали драгоценности, чтобы она не могла подкупить слуг, но оставили всю одежду, собак, книги — всё то, в чём её матери отказали с самого начала.
Откуда брала матушка силы, чтобы пережить те бесконечные дни? Как справлялась она с бездеятельностью — она, всегда пребывавшая в трудах от рассвета до заката? Как выносила одиночество, не зная, что творится в мире за пределами замковых стен? Именно это причиняло Джоанне больше всего мучений — отсутствие новостей. Держит ли уже Ричард путь в Утремер? Или задержан очередной войной с Францией? Не переменил ли намерения остановиться в Сицилии? Осведомлён ли о её несчастьях? Насколько прочно сидит Танкред на троне? Когда Генрих приведёт на остров немецкую армию, чтобы заявить права Констанции на корону?