Львиное Сердце. Дорога на Утремер

Пенман Шэрон Кей

— Почему?

— Почему что, миледи? — Гийом смотрел на Джоанну с невинностью, лишь укрепившей её в подозрениях.

— Почему Ричард поручил осаду Кирении Ги? Почему не возглавил её сам?

Де Пре надеялся, что дамы не обратят внимания на этот факт.

— Король прихворнул, поэтому останется в Никосии до поправки.

Затем рыцарь попытался повернуть разговор в более безобидное русло, но его уже не желали слушать. Неохотно ему пришлось признать, что по прибытии в Никосию Ричард ни с того ни с сего свалился с лихорадкой. Вопреки всем попыткам уверить

их, что дело выеденного яйца не стоит, Джоанна и Беренгария понимали, что если Ричард остаётся на одре болезни, а не преследует Исаака, то горячка наверняка серьёзная. Они немедленно начали строить планы, как поскорее попасть в Никосию.

— Вам нельзя! — вскричал Гийом и энергично затряс головой. — Король запретил вам покидать Лимасол.

Дамы вовсе не выглядели обрадованными, а Джоанна находилась в шаге от мятежа, поэтому рыцарь поспешил объяснить: пока Исаак остаётся на свободе, Ричард считает путешествия в глубь страны слишком опасными.

— Государыни королевы, государь болен не серьёзно, и будет лучше, если он поправится самостоятельно, — заверил их де Пре. — Мужчины, как известно, плохие пациенты, и король без удовольствия смотрит на нарушение своих планов. Если честно, он в таком дурном настроении, что вам наверняка захочется придушить его подушкой, а представьте сами, какой скандал тогда разразится!

Попытка пошутить успеха не принесла.

— Ты клянёшься, что его болезнь не опасна? — потребовала Беренгария.

Когда Гийом велеречиво выказал готовность поставить под залог хоть собственную душу, ей и Джоанне пришлось признать поражение. Но насладиться победой де Пре не успел. Поблагодарив его за честность, Беренгария спросила:

— А мой супруг передал с тобой письмо для меня?

Гийом открыл было рот, потом закрыл снова. Он понимал, что самый безопасный путь — просто сказать правду, но не мог себя заставить, потому как карие глаза молодой королевы были добрыми и доверчивыми, как у ягнёнка.

— Разумеется, мадам. И предлинное к тому же. Он начертал его собственной рукой, не призывая писца, ведь оно предназначалось только для тебя. Но... Надеюсь, ты сможешь простить меня... У меня его больше нет. При переправе через реку с нами произошло несчастье. Брод оказался глубже, чем мы ожидали, и я вымок до нитки. А потом, к своему отчаянию, обнаружил, что промокло и письмо государя, причём чернила растеклись так, что буквы невозможно стало прочитать. Я так раскаиваюсь в своей неловкости!

Хорошее воспитание Беренгарии взяло верх над разочарованием, и она заверила рыцаря, что ему не стоит себя упрекать. Вскоре, заявив, что хочет помолиться о скорейшем выздоровлении супруга и о победе над кипрским императором, молодая женщина удалилась. Гийом проводил её до двери, после чего вернулся и галантнейшим образом склонился над ручкой Джоанны.

Но когда взгляды их встретились, Джоанна тихо, чтобы фрейлины на другом конце комнаты не услышали, промолвила:

— Ты благородный лжец.

— О чём ты, госпожа?

— Я здесь достаточно долго, чтобы узнать кое-что о Кипре. Известно ли тебе о

том, что тут нет судоходных рек? И что хотя в сезон дождей они превращаются в бурные потоки, за летние месяцы высыхают до самого дна? Поэтому все реки, которые ты мог встретить на пути между Никосией и Лимасолом слишком мелкие, чтобы даже змею утопить.

Гийом растерянно молчал, не зная, что сказать. Поэтому облегчённо вздохнул, когда королева улыбнулась.

— Более того, я знаю своего братца, знаю, что во время военной кампании он ни о чём другом не способен думать. Мне хотелось бы, чтобы он вспоминал иногда про юную супругу, но, по совести сказать, Ричард — полководец, а не придворный поэт.

Гийом, обрадованный, что она всё поняла, улыбнулся в ответ.

— Благодарю, что ты не рассердилась на меня за ложь, миледи. — Рыцарь замялся на секунду. — Как полагаешь, она мне поверила?

— Не знаю, — призналась Джоанна. — Надеюсь, что да.

По возращении в Никосию Гийом с радостью узнал, что король быстро идёт на поправку, и был польщён, когда Ричард прервал военный совет ради того, чтобы расспросить его о поездке в Лимасол.

— Слава богу! — искренне воскликнул король, когда Гийом сообщил, что сумел убедить женщин, что необходимости ехать и ухаживать за больным нет.

Ричард принял письма от жены и сестры и сунул за пояс, чтобы почитать на досуге, и уже отворачивался, когда де Пре попросил уделить ему ещё минуту. Рыцарь побаивался рассказывать про расплывшиеся в реке буквы, но он решил, что будет куда хуже, если король по неведению угодит в засаду и будет захвачен врасплох своей супругой, поэтому начал излагать, запинаясь, свою историю, опасаясь заметить признаки анжуйского гнева. Но, к своему удивлению, прочёл на липе Ричарда то, чего никогда не видел прежде, — вину.

— Кровь Христова, — пробормотал король. — Я ведь даже не подумал... Сумел ты объяснить ей?

— Ну... я не стал пытаться, милорд. Я... я соврал.

Видя, как брови Ричарда ползут на лоб, Гийом возносил про себя молитву, чтобы его поступок оказался не из числа тех, которые король никогда не простит. Но когда неуклюжая исповедь была окончена, на челе короля читались веселье и — о радость! — одобрение.

— Ты быстро сообразил, Гийом. Подчас добросердечная ложь лучше, чем жестокая правда. Моя королева ещё так мало знает о войне и требованиях, которые та налагает. Но ей предстоит научиться.

Как раз когда де Пре подумал, что про него забыли, король улыбнулся и сказал:

— Идём. Мы заслушиваем последние донесения разведчиков.

Последовав за Ричардом в палаты, Гийом ощутил приступ гордости при виде собравшихся вокруг устланного картами стола людей, потому то были мужи знатные и высокопоставленные: Андре де Шовиньи, граф Лестерский, Жоффруа де Лузиньян, Балдуин де Бетюн, Вильгельм де Форс, а также племянник короля Жофре Першский. Подумав, что для простого норманнского рыцаря это все птицы высокого полёта, де Пре с интересом придвинулся к столу. Король поманил его ближе.