Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
Ричарда возмутило то, что подобный вопрос вообще кто-то задает.
— Вы серьезно? Это турецкий корабль, набитый солдатами, оружием и припасами. Если он достигнет Акры, то Бог весть сколько еще сможет продержаться гарнизон. Вы, что труса празднуете? Если он уйдет, вас всех повесить мало!
Морган воззрился на короля, потом протиснулся к Андре, перезаряжавшему арбалет.
— Он ведь не всерьез, да?
Де Шовиньи мрачно усмехнулся.
— Ричард любит сыпать страшными угрозами, когда на горизонте маячит поражение. Впрочем, король ни одной из них еще не исполнил, и наши это знают. Однако лучше будет найти способ взять тот корабль, поскольку упустить мы его не вправе — слишком многое поставлено на кон.
Моряки придерживались того же мнения. Отчаяние подопрело изобретательность, и они разработали план, бывший настолько же смелым, насколько рискованным. Возобновив атаку, галеры отвлекли внимание сарацинского экипажа, а тем временем несколько человек, раздевшись до подштанников, прыгнули в море и поплыли, держа моток каната. Нырнув под бус, храбрецы снова появились на поверхности, тяжело отдуваясь, и погребли назад к своим судам. Ричард перегнулся через планшир, неотрывно наблюдая за пловцами, потом расхохотался:
— Молодцы, парни, замотали им руль!
Догадка оказалась верной, и когда бус наклонился вдруг на правый борт, рыцари разразились торжествующими воплями. Переставший подчиняться рулю корабль раскачивался на волнах, описывая круги, тогда как рулевые на палубе лихорадочно пытались восстановить контроль. Затем последовала самая ожесточенная рукопашная из всех, какие приходилось видеть Моргану. Сарацинский экипаж хоть и состоял из неверных, обреченных вечно гореть в аду, но валлиец признал, что храбрости им не занимать. Палуба вскоре стала скользкой от крови, людей сталкивали с борта или они падали сами. Кто-то барахтался в багровом облаке, кто-то камнем шел ко дну. Галеры подошли к бусу вплотную, матросы перегибались через планшир, вытаскивая своих, а арбалетчики расстреливали старающихся удержаться на плаву турок. Все больше моряков перелезало через высокий борт «турка», и на какой-то миг показалось, что они берут верх. Но тут из трюма посыпались еще сарацины, обрушившиеся на англичан с яростью людей, которым нечего терять. Сверкали клинки, отсекая руки, ладони, даже головы, и со временем воины Ричарда оказались оттеснены на корму, откуда стали спрыгивать на ближайшие галеры или прямо в воду, и цеплялись за весла, чтобы не утонуть. Сарацины, выкрикивая ругательства и оскорбления, снова взялись за луки, а также стали сбрасывать за борт тела убитых. Однако победа их была эфемерной, и турки сами это знали, ведь они находились на покалеченном корабле, окруженном хищными волками моря.
Рыцари привыкли сражаться копьем и мечом, и лишь немногие из них могли последовать примеру Ричарда. Зато тот управлялся с арбалетом так же ловко, как с любым другим оружием. Даже профессиональные арбалетчики перестали стрелять во время абордажа, опасаясь попасть в своих, но король продолжал выпускать болты, уверенный в твердости руки. Рыцари старались держаться от него на расстоянии, так как чувствовали кипящий в государе гнев — тот черно-желчный гнев, ставший проклятием Анжуйцев и подтверждавший легенду о том, что тамошние графы ведут свой род от самого Люцифера.
И тут Ричард удивил всех, отозвав галеры, готовившиеся к очередной атаке.
— Я надеялся захватить бус, потому как он наверняка везет оружие и провизию, возможно даже «греческий огонь», — промолвил он сердито. — Но сарацин слишком много и сдаваться они не собираются. На сегодня погибло достаточно много добрых христиан. Больше жертв не будет. — Король откашлялся, потому как горло, надорванное громогласными командами и проклятиями, болело. Потом бросил хрипло: — Потопить его.
Хоть никто и не хотел признаться, но большинство обрадовалось отмене новой атаки на сарацинский корабль. Но воинам хотелось также отплатить за смерть товарищей, поэтому новый приказ был воспринят с энтузиазмом. Галеры снова окружили бус, ожидая сигнала. Пропела труба, и под отбиваемый барабаном ритм гребцы налегли на весла, стараясь как можно сильнее разогнать суда перед тем, как их железные тараны вонзятся в корпус. Столкновение бросило людей на колени, даже тех, кто приготовился к нему, и англичане торжествующе завопили, когда в бортах «турка» появилось несколько зияющих пробоин. Галеры готовились к повторению маневра, но большой корабль вздрогнул и начал тонуть.
Агония огромного сарацинского буса получилась на удивление недолгой, что озадачило наблюдающих моряков. Они едва успели отвести свои суда на безопасное расстояние, когда бус вздрогнул и начал погружаться носом. Большая часть экипажа пошла ко дну, уцелевшие погибли от рук христиан. Рыцари обнажили мечи, поражая всякого сарацина, до какого могли дотянуться, а арбалетчики находили столько легких мишеней для своих болтов, что море вскоре окрасилось кровью. Ричард решил сохранить жизнь некоторым из врагов, намереваясь допросить их об оружии, которое они везли, и те тридцать пять человек, которых втащили на галеры, стали единственными спасшимися.
Большинство англичан захлестывали противоречивые эмоции: радость остаться в живых смешивалась с печалью по павшим товарищам и острым чувством триумфа. Моргана после битвы несколько часов трясло, и он не смог присоединиться к пирушке других рыцарей на «Морском клинке» по случаю победы. Валлиец никак не мог понять, почему так взволнован, и наконец пришел к выводу, что его особенно пугает перспектива утонуть. Он спросил у одного из моряков, почему сарацины умирали молча, даже не взывали к своему богу, когда скрывались под волнами. И вскоре пожалел об этом, потому как матрос пустился во всех подробностях рассказывать о случае, когда сам тонул. По его словам, тонущий редко зовет на помощь, потому как одержим одной мыслью — хлебнуть воздуха. Еще моряк высказал наблюдение, что утопающий идет ко дну камнем, в отличие от человека, который упал в воду уже мертвым, но признался в невозможности объяснить это явление. Получив сведений больше, чем рассчитывал, Морган мрачно утешал себя тем, что опасаться подобной судьбы в песчаных пустынях Утремера нет нужды.
Двоих из спасенных сарацин доставили на борт «Морского клинка» для допроса. Ричард, раздосадованный провалом затеи захватить груз, уже пребывал не в лучшем настроении, и задержка с поисками толмача его не улучшила. Наконец Г и припомнил, что Онфруа де Торон неплохо владеет арабским, и молодого человека поспешно переправили на королевскую галеру.
Один из пленников, мужчина средних лет, упрямо молчал, с вызовом и ненавистью глядя на победителей своими темными глазами. Второй был помоложе, примерно ровесник Моргану. Он пребывал в ступоре не столько испуганный, сколько ошеломленный. Морган подозревал, что и сам чувствовал бы то же самое, доведись ему стать свидетелем гибели такого количества своих спутников. Ему не удавалось подавить в себе искру сочувствия к юноше, хоть тот и был неверным язычником, и когда Онфруа присел рядом с пленником, валлиец остался на палубе, чтобы послушать рассказ сарацина.
Голос у Онфруа был низкий, приятный, и фразы допроса, произносимые на языке, который немногим из присутствующих приходилось прежде слышать, звучали почти мелодично. Пленник отвечал без запинки, но безразлично, словно его уже ничто не волновало. Встав, Онфруа заставил немалое количество бровей вскинуться в удивлении, потому как, прежде чем направиться к Ричарду, рыцарь сочувственно похлопал сарацина по плечу:
— По его словам, их направили на усиление гарнизона Акры. На корабле было шестьсот пятьдесят солдат, он вышел из Бейрута с грузом из ста верблюжьих вьюков оружия: осадные машины, копья, мечи, настенные арбалеты, кувшины с «греческим огнем» и двести ядовитых змей. Сарацины уже пробовали однажды прорвать нашу блокаду, и с наступлением темноты собирались предпринять вторую попытку. Еще пленник сказал, что, поняв неизбежность поражения, капитан приказал продырявить бус, чтобы груз нам не достался. Когда мы пошли на таран, матросы уже сделали пробоины в корпусе, поэтому корабль и затонул так быстро.
— Как звали капитана? — спросил Ричард.
Узнав, что его звали Якуб аль-Халяби из Алеппо, король повторил имя, прибавив, что такой храбрец заслуживает, чтобы его помнили. Потом посмотрел на место, где скрылся в водной пучине бус. Кровь растворилась, тел тоже не было, их забрало море. Единственным свидетелем трагедии оставались кусок бизань-мачты, несколько бочек да плавники акул, привлеченных сюда запахом смерти. Но Ричард думал не о погибших христианах или мусульманах. Его думы занимали шестьсот пятьдесят солдат и полный трюм оружия. Губы его шевелились.