Львовская гастроль Джимми Хендрикса

Курков Андрей Юрьевич

А впереди показалось маленькое, наполненное желтым светом окошко обменника. Перед ним — фигурка человека, напротив обменника на дороге — такси с горящими фарами.

Тарас остановился. Подождал, пока Дарка останется одна. Такси увезло клиента обменника через пару минут.

— Кофе заказывали? — Тарас прильнул к окошку, держа в руке термос.

За окошком приветственно замахала рука в длинной зеленой перчатке. Когда она опустилась, Тарас увидел радостное лицо Дарки.

— Где наши венецианские кофейные чашечки? — весело спросил он.

— Знаешь, сменщик с друзьями

использовал их по назначению, — виновато улыбаясь, сказала Дарка. — Но я их отмыла. И его уже предупредила!

Она достала обе пепельницы и просунула их в нишу для обмена деньгами.

Тарас наполнил пепельницы кофе. Одну аккуратно вернул обратно за окошко.

— Сегодня он какой-то необычный, — проговорила Дарка, поднеся пепельницу с кофе ко рту.

— Другой сорт, особенный! — таинственно прошептал Тарас. — А у тебя выходные бывают?

— Бывают, — Дарка тоже перешла на шепот. — А у тебя тоже бывают?

— Тоже бывают, — Тарас кивнул. — Так, может, мы… что-нибудь придумаем?

Лицо Дарки стало серьезным.

— Можно и придумать, но ты не должен ни на секунду забывать о том, что я тебе говорила в кафе…

— Я только об этом и думаю, я даже том медицинской энциклопедии купил. Правда, не тот… Нет, я всё понимаю. Мне просто хотелось бы побыть с тобой подольше… в общественных местах. Ты не думай…

Дарка опять заулыбалась.

— У меня в среду выходной, — сказала она. — Могу задержаться до полуночи, если ты меня потом домой проводишь!

— Конечно, провожу! И местечко выберу поуютнее и повкуснее!

— А завтра ты мне кофе принесешь? — игриво спросила Дарка.

— Конечно! Этот же сорт или другой?

Дарка сделала еще один глоток, посмаковала.

— Давай этот же! — Она посмотрела на свои ручные часики, надетые поверх перчаточной ткани. — Тебе пора! Через минут пятнадцать за мной приедут!

— Ну и что?

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, думал, что ты мне нравишься!

Тарас просунул руку в нишу, постучал пальцами по прилавку обменника. Дарка нежно провела пальцем в перчатке по тыльной стороне его ладони.

— Приходи завтра! — прошептала она.

Этот ее шепот так наэлектризовал мысли и тело Тараса, что, уже удаляясь от обменки, он, казалось, не шел, как человек, а летел над землею важно, как шаровая молния, готовая взорваться от внутреннего восторга при малейшем соприкосновении с посторонней для его чувств действительностью.

Удивительным было и полное отсутствие физической усталости. Близилось время гимна, после звучания которого по национальному радио несинхронно зашуршат своими метлами львовские дворники. Должны были уже зажигаться окна в домах, мимо которых он проходил. Но словно кто-то нажал на кнопку «пауза» в главных часах, по которым жил город. И ночь тянулась дольше обычного, утро запаздывало, сны не отпускали спящих, вороны Стрыйского парка задерживались с перелетом в сторону городской свалки возле села Грибовичи. И ничто не отвлекало Тараса от наслаждения накопившимся у него внутри восторгом влюбленности, восторгом жизни.

Он дошел до угла своей улицы, и вдруг предрассветный, но всё-таки прозрачный воздух потерял свою

привычную податливость. Воздух, словно сильный встречный ветер, приостановил легкую походку Тараса, пронизал тело идущего неприятными холодными вибрациями, из-за чего возникла у Тараса неожиданная беспомощная растерянность. Он остановился, нервным взглядом «обошел» знакомые окрестности, дома и витрины магазинчиков. А ощущение холода только усиливалось. Дрожь пробежала по рукам, холодный воздух мокрыми пальцами дотронулся до голой шеи. Сверху посыпался неприятный и агрессивный крик-хохот птиц. Резкий запах моря ударил в нос, и Тарас чихнул. Не понимая, что с ним происходит, он попятился, и холод отпустил его. Птицы замолчали, улетучился и запах моря. Но на смену всему этому закапал дождь. Настроение внезапно изменилось к худшему, на душе стало тяжело, и страх перед грядущей зимой беспричинно и необъяснимо воцарился в его мыслях, заметавшихся, как перепуганная воробьиная стая. Минут десять — пятнадцать он стоял на месте, погруженный в себя и в своей неожиданный страх. Окна квартиры на первом этаже справа от него зажглись добрым желтым светом. Краем глаза заметил он, как загорелись и окна в доме по другую сторону улицы. Мимо прошла старушка с болонкой на поводке. Болонка понюхала штанины Тараса и продолжила свой путь, а ее хозяйка бросила на стоявшего молодого человека подозрительный взгляд.

Тарас оглянулся, проводил старушку с собачкой взглядом, и пошел к себе.

Уже у брамы, ведущей в его двор, слабый холод снова попытался обратить на себя внимание Тараса. И в воздухе что-то повторилось, только уже в более терпимой, едва уловимой форме. Это уже не был явный и отчетливый запах моря, а скорее, напоминание об этом запахе.

Раздевшись, Тарас улегся под одеяло. Из-за занавешенного окна пробивались полоски света. Глаза сами закрылись, мир потух, побежденный физической и эмоциональной усталостью.

Глава 21

Чувство голода вот-вот было готово разбудить Тараса, но, увы, опоздало буквально на пять минут. Вскрик пятой ступеньки парадного, жестоко-жалобный, пронзительный, острый, как наточенный серп, заставил тело спавшего содрогнуться. Этот вскрик проник в тело через оба уха и прошел насквозь, уколов собою даже внутреннюю часть стоп. Тарас поджал ноги, посмотрел в потолок. «Бедный Ежи!» — успел подумать он о соседе, которого пятая ступенька просто доводила иногда до бешенства.

И тут прозвенел дверной звонок. Тарас поднялся, натянул джинсы и, голый по пояс, с головой, пока еще полностью не способной воспринимать окружающий мир, вышел в коридор.

За открывшейся дверью стоял сосед снизу. Страдальчески-землистый цвет его лица насторожил Тараса. В глазах его не было живинки.

— Утром ты не перешагнул пятую ступеньку! — голос Ежи прозвучал мрачно и угрожающе.

Тарас почувствовал приближающийся скандал, который, видимо, с шести утра вызревал в этом худом и неустроенном теле и вот наконец вызрел. Скандал, так сказать, с доставкой на дом. Губы у Тараса скривились, в памяти аукнулся прозвучавший пару минут назад вскрик этой же ступеньки.