Львы Аль-Рассана
Шрифт:
Они делили хлеб несколько дней, утром и вечером, и говорили о многом. Затем странник попросил позволения уйти в одиночку из лагеря Язира, чтобы бродить по обширной и могучей пустыне Маджрити и восхищаться ее великолепием.
Галиб, который слышал кое-что из того, что было сказано за последние дни, попросил у Язира разрешения – что для него необычно, – последовать за киндатом и убить этого человека за его прегрешения. Язир, разрываясь между долгом хозяина по отношению к гостю и духовным долгом вождя перед своим народом, дал согласие, хоть и неохотно.
Тот странный человек был единственным киндатом, которого он встречал.
Два дня назад пришло письмо, доставленное одним из соплеменников, вернувшимся в пустыню из Тудески. Его пронесли гонцы через весь Аль-Рассан. А сначала была записка, привязанная к ножке голубя, вылетевшего из осажденной Рагозы.
Письмо было написано самим колдуном, Мазуром бен Авреном.
После того как писарь прочел его Язиру трижды, Язир вышел из своей палатки, сел на верблюда и уехал один в пески, чтобы подумать.
И сегодня, под звездами, он продолжал думать. Ему следовало принять решение, от которого, вероятно, зависела судьба его народа, и откладывать дальше было невозможно.
Галиб готов переправиться в Аль-Рассан, Язир это знал. Галибу хотелось попасть туда, где уже шла война, испытать себя и своих соплеменников. Погибнуть, если придется, с обагренным кровью мечом в руке, сражаясь во имя Ашара. Самая верная дорога в рай.
Тот странник-киндат, много лет назад, не назвал имени первого мира, где правит единственный истинный бог. Он сказал, что его имя тоже тайна. Язиру хотелось бы никогда не слышать этой сказки. Но она прочно засела в его памяти.
«Рагоза не продержится до зимы, судя по нынешнему положению дел, – писал Мазур бен Аврен. – Но если вы хотя бы высадитесь у Тудески и не пойдете дальше Альджейса или Картады этой осенью, армия Халоньи испугается, а наши люди воспрянут духом. Я считаю, что мы сможем выстоять, если это произойдет, и весной, возможно, прогоним врага».
Галиб говорил то же самое. Он хотел высадиться до наступления зимы, чтобы устрашить джадитов, но дальше не наступать. Язир был склонен помедлить, собрать больше кораблей, больше людей и, прежде всего, подождать известий из Сорийи, к которой сейчас направлялась по воде армия джадитов.
Как должен поступить благочестивый человек, если к нему отчаянно взывают о помощи с двух разных полей сражений священной войны?
«Мне пришла в голову мысль, – говорилось далее в письме Мазура бен Аврена, – что одной из причин ваших колебаний по поводу нашего спасения от гибели является мое присутствие в Рагозе. Эмир Бадир – хороший человек и мудрый правитель, любимый своим народом. Если это облегчит вам бремя принятия решения, знайте, что я готов покинуть этот город, если вы пришлете весточку».
Покинуть город? Осажденные города не покидают. Разве что…
«Я пойду в лагерь джадитов, как только от вас придет известие, что вы решили плыть в Аль-Рассан и очистить
И это говорил киндат, сам предлагал это.
Язир представил себе, как его ответ несут на северо-восток, один всадник за другим, – из города в город, а потом почтовая птица взлетает с гор неподалеку от Рагозы. Он представил себе, как эта птица садится в городе и его записку, продиктованную писарю, приносят колдуну. Язир представил себе, как тот ее читает.
Странно, самое странное из всего: он ни на мгновение не усомнился, что этот человек поступит так, как обещал.
«Эмир отнесется неблагосклонно к моему самонадеянному поступку – посылке этого письма, и у вас я также прошу прощения за свою дерзость. Если вы согласитесь с моими недостойными мыслями, о Меч Ашара, вождь всех племен, пришлите одну фразу: „Будет так, как было написано“, и я один пойму и поблагодарю вас, и сделаю так, как сказал. Пускай те грехи, которые, на взгляд Ашара и ваш собственный, совершила Рагоза, падут на мою голову, когда я выйду за городские стены. Мой народ в этом городе почитает своего правителя-ашарита и знает положенное ему место. Если здесь проявились высокомерие и самонадеянность, то лишь с моей стороны, и я готов искупить их».
Серп белой луны почти окунулся в море. Язир смотрел, как он скользнул вниз и пропал из виду. Бесчисленные звезды сияли в небе, и бесконечные пески лежали вокруг него.
Он услышал шаги и узнал их.
– Ты просил меня прийти после захода белой луны, – тихо сказал его брат, присев на корточки рядом с разостланным плащом Язира. – Мы поплывем через пролив? Или подождем? Мы поплывем на земли родины?
Язир вздохнул. Впереди их ждало множество смертей. Человек рождается в этот мир, чтобы умереть. Лучше всего сделать это во имя служения Ашару, совершая то, что можешь совершить.
– Сорийя слишком далеко, – сказал он. – Не думаю, что кому-то из нас суждено увидеть земли родины, брат.
Галиб ничего не ответил, он ждал.
– Лучше было бы плыть весной, – сказал Язир. Зубы его брата сверкнули в темноте.
– Ты всегда недоволен, – сказал Галиб.
Язир отвел глаза. Это правда, в последнее время. Он был когда-то счастлив, еще молодым, когда у него не было больших забот, на земле зухритов, к югу от того места, где они находятся сейчас. До того как он ступил на тропу праведности, проложенную по крови.
– Мы переправимся через пролив, – наконец проронил он. – Начнем завтра. Мы больше не позволим сынам Джада сжигать звезднорожденных и захватывать города, как бы далеко наши люди ни отошли от тропы Ашара. Мы вернем их на нее. Я считаю, что если правители городов проиграют Аль-Рассан джадитам, то именно мы будем в ответе за это перед богом.
Галиб встал.
– Я рад, – сказал он.
Язир видел, что глаза брата горят, будто у кота.
– А киндатский колдун? – спросил Галиб. – То письмо, которое пришло?