Львы Аль-Рассана
Шрифт:
У него имелись причины остаться в живых. На вершине холма к востоку ждала женщина. Там была любовь. Он с трудом отразил низкий удар и одновременно сделал выпад вперед – что очень трудно, – и этот выпад был элегантно отбит. Такого искусного мастера меча он еще никогда не встречал. Не встречал равного себе. Можно ли это назвать танцем? Следует ли им заключить друг друга в объятия? А разве они уже не танцуют?
Здесь необходимо передать руководство телу, которое действует быстрее мысли. Движения, которые невозможно даже вообразить, расплывчатое мелькание встретившихся клинков. Разум парил где-то сверху, вне досягаемости, кроме тех случаев, когда он что-то замечал. Слабость, неуверенность.
Никакой неуверенности здесь, в красном свете заката.
На вершине холма стояла любовь.
Давным-давно, на службе у Рагозы, они выманили старого бандита ибн Хассана и вынудили его устроить засаду на отряд, везущий дань, а потом ее отобрали. Однажды ночью у походного костра Джеана спела им песню киндатов:
– Кто знает любовь?Кто скажет, что знает любовь?Что есть любовь, скажи мне!– Я знаю любовь, —Говорит мне малышка одна, —Любовь подобна высокому дубу.– Почему же любовь подобна высокому дубу?Скажи мне, малышка, ответь!– Любовь – это дерево то,Что желанное дарит укрытиеОт солнца и бурь.Он внезапно споткнулся под натиском атаки и отступил назад; выругался, когда почувствовал, что падает. Слишком он невнимателен, позволил себе отвлечься. Он ведь видел этот камень и думал о том, как его использовать.
Отчаянно извернувшись, он бросил щит за спиной ремнем вверх и свободной левой рукой остановил падение, упершись ладонью в траву и одновременно подняв меч, чтобы блокировать нисходящий удар противника и отбить его.
Он перекатился в сторону под тяжестью этого удара, попал в нужное место, поднял свой щит и снова вскочил на ноги, не прерывая плавного движения. Как раз вовремя, чтобы отразить второй быстрый удар. Потом упал на одно колено и нанес рубящий косой удар, молниеносный, за гранью своих возможностей. Ему почти удалось прорвать оборону, он чуть было не вонзил меч в противника. Но не вонзил. Их силы равны. Они оба это всегда знали. С первой встречи в Рагозе. В саду с укрощенным потоком.
– Кто знает любовь?Кто скажет, что знает любовь?Что есть любовь, скажи мне!– Я знаю любовь, —Говорит мне малышка одна,Любовь подобна цветку.– Почему же любовь подобна цветку?Скажи мне, малышка, ответь!– Любовь – тот цветок,Что отдаст свою сладость до каплиПеред тем, как погибнет.Ему пришла в голову мысль, что было бы хорошо положить оружие на потемневшую траву. Уйти прочь от этого места, от того, что их вынудили делать, мимо руин, вдоль реки, в далекий лес. Найти лесной пруд, омыть раны и выпить прохладной воды, а потом сесть под деревьями, в защищенном от ветра месте, и помолчать, глядя на опускающуюся ночь.
Не в этой жизни.
Тут он придумал, как можно использовать щит.
Было бы гораздо лучше, если бы она могла ненавидеть человека, который пытается убить Родриго. Но именно этот человек предупредил их и тем самым спас жизнь Диего. Он не обязан был этого делать. Он был ашаритом. А теперь командовал их армией, стал каидом.
Но она никогда, никогда не слышала, чтобы Родриго говорил о другом человеке – даже о Раймундо, который уже давно умер, – так, как он
– Стихи? – переспросила тогда Миранда голосом, полным самого едкого сарказма.
Родриго нравилась поэзия, он чутко улавливал ее. Она – нет, и он это знал. Он подшучивал над ней, читая ей отрывки любовных стихов в постели. Она накрывала голову подушкой.
– Ты влюблен в этого человека? – спросила она однажды мужа этой зимой в Фезане. По правде сказать, она ревновала довольно сильно.
– Наверное, в каком-то смысле, – через секунду ответил Родриго. – Правда, странно?
«В действительности это было не так уж странно», – подумала Миранда, стоя на холме у Силвенеса. Низкое солнце теперь мешало видеть этих двоих. В какие-то моменты ей было сложно различить их. Она думала, что узнает Родриго рядом с любым другим мужчиной на свете, но теперь он был в доспехах и очень далеко – движущаяся тень на фоне красного света. И оба они сходились, кружились и вертелись очень близко друг от друга, потом расходились. Легко было перепутать их во время этих движений, ведущих к смерти.
Она не готова потерять его. Остаться одной.
Это ветер – причина слез у нее на глазах. Она смахнула их тыльной стороной ладони, искоса взглянула на другую женщину. Джеана бет Исхак стояла с сухими глазами и бледным лицом, не отрывая взгляд от происходящего внизу. Миранда вдруг подумала: «Мы прожили вместе долгие годы. Я знаю, что мне предстоит потерять. А у нее даже не было времени накопить воспоминания, чтобы защититься ими от тьмы».
Какую потерю пережить труднее? Есть ли мера для подобных вещей? Имеет ли это значение?
– О любимый, – вслух прошептала она. А потом добавила про себя, помолилась: – Не покидай меня сейчас.
В это мгновение она увидела, что один из них бросил свой щит.
Она никогда бы не подумала, что в таком ужасе может быть красота, но ей следовало это знать, помня о том, на что они способны. Оба.
Она уже видела их в бою – во время той схватки в Рагозе, у Эмин ха'Назара, в квартале киндатов Фезаны. Ей следовало ожидать этого.
В большинстве случаев, прищурившись от солнца, Джеана могла их различить. Но не всегда, потому что они сливались, сходились и расходились. Теперь они действительно превратились в силуэты, не более того, на фоне последнего, красного светового диска.
Она внезапно вспомнила, словно эту мысль кто-то ей послал, холодную ночь во время того похода на восток по заданию Мазура и эмира Бадира. Она услышала, как солдаты поют у походного костра под гитару Мартина. Она тогда вышла из своей палатки, полусонная, закутавшись в плащ. Они освободили ей место у костра. В конце концов она им спела песенку, которую в детстве пела ей мать, как раньше пела Элиане ее мать. Это была такая древняя песня.
«Оба мужчины смотрели на нее в ту ночь из-за костра», – вспомнила Джеана. Странное воспоминание для этого мгновения, но оно пришло. Она вспомнила ту ночь, костер, песню.
Любовь – тот цветок,Что отдаст свою сладость до каплиПеред тем, как погибнет.Солнце, красное, словно пламя, опустилось за полосу туч на западе, подсветило их, повисло на краю мира. На его фоне оба мужчины превратились в тени. Они кружились, сходились, снова кружились. Ей теперь не удавалось их различить, их движения были почти одинаковыми.
Один из них бросил щит.
Швырнул его, как метательный диск, с левой руки, прямо в колени противника. Тот прыгнул, пытаясь увернуться, и ему это почти удалось, но все же щит задел его, и он неловко упал. Джеана затаила дыхание. Первый бросился вперед, и они снова переплелись.