Люби и властвуй
Шрифт:
И, к собственному величайшему удивлению, он был совершенно искренен. Все вздохнули с облегчением, а Вербелина привычным движением поправила прическу. Ах нет, не прическу, Хуммер ее раздери! А свой славный парик. Подарок Дотанагелы?
– А теперь, Эгин, - это уже был Иланаф, - со всей честностью, на которую способен варанский офицер, поведай нам, что ты по этому поводу думаешь.
Вопрос Иланафа застал Эгина врасплох. Но игнорировать его не стоило. На провокацию нельзя отвечать провокацией. Сглотнув комок воздуха, Эгин прочистил горло и начал:
– …Я не знаю, что было причиной вашего решения, милостивые гиазиры. Но теперь я заодно с вами, причем скорее рад этому,
Эгин, конечно, утрировал. Переставлял акценты. Сгущал краски.
Он говорил нарочито сбивчиво. Красноречие - это союзник, но не его, Эгина, союзник. Красноречие хорошо только тогда, когда обдумывать каждое слово вовсе не обязательно. Красноречие уместно там, где слова ничего не значат. Там, где речь - лишь музыка. С пар-арценцами следует быть искренним, смущенным и правдивым. Лгать нельзя. Лгать не следует. Лучше не договаривать. Это сложно, но выполнимо, да и доказать ему следовало всего лишь то, что он, Эгин, в безвыходной ситуации.
– И, стало быть, я обречен. Сожалеть о том, что Пиннарин, а с ним и Сиятельный князь, и истина - обречены, мне, обреченному офицеру, вовсе не с руки. Ибо моего разумения хватает на то, чтобы предпочесть предательство гибели. Причем двойной гибели, милостивые гиазиры.
Дотанагела, к которому по преимуществу и обращал свой рассказ Эгин, удовлетворенно покачал головой. Кажется, Эгину удалось добиться своего. Пар-ар-ценц поверил большей половине того, что говорилось.
– Я еще утром заметил, парень, что дела твои идут хреново, - обаятельно ухмыльнувшись, подытожил Знахарь, обращаясь как бы ко всем - к Эгину и к каждому в отдельности. - В его словах очень много, правды, - добавил он, но уже обращаясь к одному лишь Дотанагеле.
Они говорили долго. Эгину приходилось много слушать, много поддакивать и еще больше удивляться.
Они опорожнили все кувшины и съели всю снедь. Но, как и всякий разговор, этот, сколь бы важным он ни был, не мог продолжаться вечно. И спустя три, а быть может, четыре часа предатели князя и истины встали из-за столика и стали расходиться по своим каютам. Вербелина демонстративно льнула к Дотанагеле, Самеллан зевал, а русоволосая Авор, не проронившая ни слова с момента своего представления Эгину, укутавшись в кружевную пелерину, заторопилась к выходу из «капитанского зала». «Если бы я не знал наверняка, что она была близка с Ардом оке Лайном, я бы, верно, подумал, что она девственница», - отметил про себя Эгин" провожая взглядом хрупкую фигурку девушки с тощими русыми косами: Один Знахарь был удивительно бодр и свеж. Казалось, печать озабоченности и неопределенности, которая лежала в уголках искушенных глаз всех профессиональных лицедеев из Свода Равновесия, была совершенно чужда ему. «И откуда они только берут их, этих Знахарей?» - вот о чем думал Эгин, выходя в соленую черноту ночи.
– Я провожу тебя до каюты, - как нечто само собой разумеющееся бросил Иланаф, обдавая Эгина хмельными запахами ужина.
– Буду рад, - радушно отвечал Эгин, в сотый, наверное, раз за эти бесконечные сутки отдавая должное затейливой судьбе, волею которой каюта Арда, которую он совсем недавно осматривал, вооружившись Зраком Истины, стала его каютой. Тем склепом, где ему, по всему видать, придется торчать еще долго.
Они неспешно прошествовали по верхней палубе, удаляясь от остальных. У самого носа корабля Иланаф облокотился о фальшборт и бросил назад взгляд, который Эгин, не будь он офицером Свода, быть может, счел бы нечаянным. Нет, они были здесь одни. Матросы, не занятые на вахте, спали.
Эгин испытующе поглядел на Иланафа. Тот на него. И оба отвели глаза. Оба были уверены в том, что собеседник абсолютно трезв. Физически и духовно.
«В конце концов, если я и могу доверять кому-нибудь на этом проклятом корабле, так это только Ила-нафу. Что бы этот сукин сын ни готовил!»
Но он, похоже, не готовил ничего более сногсшибательного, чем то, что уже довелось услышать Эгину из уст Дотанагелы.
– Спасибо, - сказал Эгин со всей возможной признательностью, которой был готов заплатить за свою жизнь.
– Надеюсь, будь ты на моем месте, Эгин, ты сделал бы то же самое, - несколько смущенно отвечал Иланаф. Возможно, ему было неловко, что, несмотря на его протекцию, Эгину все-таки изрядно досталось по голове обернутым в войлок шестопером. А возможно-и скорее всего, - он, как и всякий офицер Свода, чувствовал неловкость всякий раз, когда кто-либо начинал подозревать его в том, что ему не чужды старомодные человеческие чувства. Те, что не приветствовались в Своде, ибо не являлись необходимыми. Привязанность, любовь, сострадание.
– Скорее всего - сделал бы, - отвечал Эгин, на которого временами находили приступы той же болезни.
– Ладно, ладно. Ты держался молодцом. Как будто у Норо на сковородке. Даже лучше. Ты все сказал правильно. Дотанагела тебе поверил, а от этого зависело все. «Несчастлив и лих тот час, когда ты вызовешь гнев пар-арценца!» Это не пустые слова… Но ты ему, кажется, понравился, несмотря ни на что. Насколько ему вообще кто-то может понравиться.,
«Несмотря ни на что!» У Эгина екнуло сердце. Он вспомнил о Вербелине. Иланаф знает, что Эгин и Вербелина состоят в связи. Или, точнее, состояли до вчерашнего утра. Он вполне мог поделиться своим знанием с пар-арценцем. Чтобы набрать весу в его глазах. Но и без этого! О Шилол! Какую глупую игру затеяла Вербелина. Дотанагела из Опоры Писаний. Гастрог - тоже из, Опоры Писаний. Гастрог прекрасно осведомлен о том, что он, Эгин, спит с Вербелиной, чем он с радостью поделился с Эгином. То, что знает подчиненный, знает и начальник. Значит?.. Эгин взглянул на Иланафа, ища не то опровержения, не то утешения.
Иланаф не ответил. Но в его глазах было написано:
«Знает».
«Ничего не исправить. Если Дотанагела захочет моей смерти, он получит ее. С Вербелиной или без».
«Не думай о том, что неисправимо», - говорил в нем голос его наставника.
Эгин был понятливым учеником. А потому он спросил, стараясь выглядеть как можно более естественным:
– Скажи мне, Иланаф, а почему ты не взял с собой Онни? - как-то само собой сорвалось с его языка. - Мы шли вместе с ним после последней пьянки, и мне показалось…