Люби меня вечно
Шрифт:
Герцог посмотрел на расписные кибитки, на лошадей, которые паслись неподалеку.
— Хорошо бы купить у них пару лошадей, — сказал он.
— Я спрошу, — предложила Эме.
— А я это сделать не могу?
— Они обычно говорят на смеси немецкого, латинского и венгерского. Когда-то я пыталась выучить их язык и записала много слов. Надеюсь, они меня поймут, а вас — вряд ли.
Пожалуй, эта пара, выходившая из леса в рассветных сумерках, производила странное впечатление: герцог — в темно-синем бархатном, расшитом
Дюжина карих глаз уставилась на них, но никто не проронил ни слова. Даже дети затихли. Герцог подошел поближе к костру, снял шляпу и поклонился.
— Приветствую вас, друзья, — сказал он по-французски и оглянулся на Эме.
— Мой господин желает, чтобы я говорил за него, — негромко произнесла Эме. — Я немного знаю ваш язык.
В ответ она услышала одобрительное бормотание. На некоторых чумазых лицах появились улыбки.
Один человек в этой компании явно не был цыганом. Он сидел на почетном месте и был светлокож и светловолос, одет в красный камзол с медными пуговицами и дорогой, но вульгарный дорожный плащ, отделанный медвежьим мехом.
Эме, видимо, с трудом понимала главного в таборе, потому что некоторые слова повторялись по нескольку раз. Наконец она сказала:
— Он просит шесть тысяч франков за двух лошадей. Я ему сказала, что это слишком много, боюсь, он не сбавит цену.
— Мы заплатим столько, сколько он просит, — ответил герцог, — но пусть сперва покажет лошадей.
Эме перевела слова герцога, и цыган, весьма довольный сделкой, повел их к лошадям. Он знал всего несколько слов по-французски, а герцог — столько же по-немецки, но очень скоро мужчины уже прекрасно понимали друг друга.
— А благородный господин знает в лошадях толк, — рассмеялся цыган. — Он умен, очень умен. Его не переспоришь.
— Я возьму вот эту лошадь и ту, — через минуту заявил герцог, указывая на пегую кобылу и гнедого жеребца, который бил землю копытом, словно демонстрируя свое нетерпение умчаться прочь.
— О нет-нет! Месье должен понять: это мои лучшие лошади. Я не могу отдать их так дешево.
Герцог все понял раньше, чем цыган закончил фразу.
Торг начался.
— Девять тысяч.
— Шесть с половиной.
— Восемь тысяч.
— Семь тысяч.
Герцог сдался, достал из кармана кошелек, отсчитал нужную сумму и отдал золото цыгану. В этот момент со стороны костра донесся голос:
— Я бы хотел поговорить с вами, мой господин. — Судя по выговору, незнакомец был немцем.
— В чем дело? — спросил герцог, кладя кошелек в карман.
— Мальчик, который зовет вас господином, — кто он?
— Он мой паж, — коротко ответил герцог и отвернулся, чтобы посмотреть, как цыгане взнуздывают лошадей.
Немец пристально разглядывал Эме. Он был несколько
— Я Герман Глебер, великий Глебер. Вы слышали обо мне?
Эме отрицательно покачала головой.
— Вы не слышали обо мне? — словно не веря собственным ушам, переспросил Глебер. — Не слышали о лучшем жонглере в Европе? Я выступал перед императором Пруссии, перед русской царицей и императрицей Австрии, перед шведским королем Густавом. Все они мне аплодировали.
— Как интересно, — произнесла Эме.
Она, конечно, слышала о жонглерах, но никогда их не видела.
— Я очень известен, очень, — продолжал герр Глебер. — Вас, возможно, удивляет, что я здесь, но эти люди — мои друзья. Однажды цыгане помогли мне, и теперь, когда я богат, я не забываю о них. Да, у меня доброе сердце. Это вам скажет любой.
— А теперь взнуздайте другую, — обратился герцог к цыгану.
Гнедой уже был взнуздан и оседлан. Герцог направился к Эме, но перед ним неожиданно возник Глебер.
— Я покупаю вашего пажа, — заявил он.
Мелинкорт посмотрел на него, как на насекомое, присевшее на носок башмака.
— Мой паж не продается, — отрезал он.
— Вы не поняли! Вы думаете, я недостаточно богат и не могу заплатить, но, уверяю вас, это не так. У меня есть деньги, много денег, и я вам хорошо заплачу за пажа. Он как раз подходит, чтобы выносить шары, коробки, принимать мой плащ и шляпу. Да, он именно то, что мне нужно.
Его маленькие голубые глазки оценивающе смотрели на Эме. Девушка испугалась и подошла поближе к герцогу.
— Я уже сказал вам, мой паж не продается.
— Я слышал, но то, что вы сказали, не имеет значения. Когда я хочу что-то получить, я получаю. А я очень хочу получить вашего пажа.
Он приблизился к Эме, и девушка инстинктивно сжала кинжал, лежавший в кармане ее костюма. Герцог резко повернулся к Глеберу.
— Я дам вам двадцать тысяч франков за пажа, — не отступал немец.
— Вы ведете себя нелепо. Убедительно прошу: оставьте нас!
— Черт побери! Так разговаривать со мною, великим Глебером, которому рукоплескали великие мира сего! Либо вы продадите мне вашего пажа, либо я заберу его силой!
— Думаю, этого не случится, — спокойно ответил Мелинкорт.
Крики жонглера привлекли внимание цыган, сидевших у костра. Некоторые подошли поближе.
Перепуганная Эме тронула герцога за руку.
— Едем, — сказала она по-английски. — Едем как можно скорее.
Немец понял смысл ее слов и закричал:
— Думаете удрать отсюда? Не выйдет! Никто не смеет обращаться со мной, с великим Глебером, как с презренным попрошайкой или недостойной букашкой!
Его лицо побагровело от гнева, на лбу вздулись жилы. Он не мог спокойно стоять на месте.