Люби меня
Шрифт:
– Какой все-таки рогатый принц! – восклицает она через долгое мгновение тишины.
И сразу же подскакивает с дивана, потому как подскакиваю я. Шансов убежать от меня у нее нет. Нагоняю через три шага. Разворачиваю и нагло впечатываю в себя.
На мгновение теряюсь в сути происходящего. Чувствую, что Соня тоже.
Сталкиваемся дыханием, и какие-то долбаные спецэффекты летят. Химическая реакция абсолютно неожиданна. Словно соединяются и вступают во взаимодействие два сильнейших взрывоопасных элемента. Неоновый эфир, и нас охватывает
Огонь по венам. Сердце – набатом. В пустой голове – тонкий звон.
– Лучше тебе прямо сейчас придумать, как закрыть сказанную тобой херню, – сиплю, не замечая того, что почти касаюсь ртом ее губ. Темнота дезориентирует. Я ни черта не вижу, а остальное восприятие странным образом размазывается. Я сам себя не ощущаю. Ни габаритов своих, ни более тонких материй. Мне адски жарко и убийственно тесно. – Какой еще рогатый принц? А? Почему это, блядь, рогатый?
– Эм-м… Может, минотавр? Совсем не обидно! И к телкам подходит.
– Ты, мать твою, прикалываешься? Имей в виду, я таких шуток не терплю.
– Я тоже много чего не терплю… То, что я бедная – не значит, что у меня нет достоинства. Считайся со мной, если хочешь, чтобы я считалась с тобой.
– Считаться с тобой? Ну, давай, посчитаемся.
Именно в тот момент, когда дергаю Соню еще ближе, дверь в комнату распахивается. До вспышки света успеваю поймать взволнованное «Саша», густой выдох и… жалящее прикосновение губ.
Каждую клетку в моем охренеть каком мощном теле токовым разрядом простреливает. Работа организма нарушается. У меня все с треском сбоит. Не как у человека, а как у персонажа в тотально лагающей компьютерной игре.
– Почему без света? – отрубает меня от системы питания холодный голос матери. – У нас нет проблем с электричеством. И нет нужды в экономии, – выписывает она со своим обыкновенным высокомерием, пока я отлипаю от Богдановой. – Ужин через пять минут, если вы собираетесь там появиться, – информирует и выходит.
Никогда прежде лично никого не извещала. Даже когда я был здесь с друзьями, справляться насчет приемов пищи приходила Мирослава. Стоило пригласить девчонку, и мама явилась лично.
Херня, что это все не по-настоящему. В любом случае выглядит зашкварно.
Не смотрю на Соню, пока покидаем шале и пересекаем двор. Но у входа в главный дом все же торможу ее.
– Они будут тебя игнорировать, – предупреждаю зачем-то. – Советую делать вид, что для нас их тоже нет.
– Хорошо, – отзывается Соня тихо. Задерживает взгляд на моем лице. Наверное, поэтому и я свой от нее оторвать не могу. – А чем они занимаются?
Этот вопрос делает меня невменяемым.
– Ничем, – резко высекаю я.
И грубо тащу Богданову в дом.
8
Я думала, что ты – мой герой… А ты – антигерой.
Мои мечты совершенно несовместимы с той реальностью, в которой я все глубже увязаю. Атмосфера
В столовой Георгиевых преобладают бежевые и молочные цвета с редкими перламутровыми акцентами. Огромная сверкающая люстра рассеивает над длинным массивным столом приятный желтый свет. Он красиво отражается от изысканных столовых приборов и утонченного хрусталя, и при этом будто окутывает все пространство теплом. Но мне снова зябко.
Я сижу с отрешенным видом и неестественно прямой спиной. Внутренне же чувствую себя сжатой в тугой запутанный клубок нервов. Для Людмилы Владимировны и Игнатия Алексеевича Георгиевых – все тот же моток мусора, от которого пока не предоставилось возможности избавиться.
– Что это за музыка? – чтобы нас не услышали сидящие за столом «статуи», придвигаюсь к Саше и практически касаюсь губами его уха.
Очень боюсь показаться еще более невежественной, чем он меня считает, но все же не могу не спросить. Для меня очень важны детали. Я их все соберу и, как бы больно потом не было, буду погружаться в свои воспоминания.
На его родителей плевать в принципе. Они и без того плохо обо мне думают. Мне подобного от своих хватило. Чужие не пронимают. Я этому не позволяю случиться. Тем более что больше здесь не появлюсь никогда.
Не успеваю отодвинуться, Саша поворачивает голову. Между нашими лицами жалкие сантиметры, а он смотрит так, что сходу пьянит. По моему напряженному телу струится огонь. И сейчас он странным образом помогает расслабиться. Я никогда не напивалась всерьез, но в эту минуту ощущаю, как мне кажется, именно тот приятный кураж, что способен вызывать хмель.
Боже… Надеюсь, этот взгляд Георгиева – не часть того спектакля, что мы с ним сегодня играем.
– Что-то из Армстронга, – отвечает так же тихо. Дернув бровями, кривится и красноречиво закатывает глаза. – Это любимый исполнитель мамы.
Позволяю себе достать телефон, чтобы вписать в поисковик фамилию музыканта.
– Хм-м… – невольно усмехаюсь, реагируя на высветившуюся на экране информацию. Вновь подавшись к Саше, таки касаюсь губами его уха. Прикрываю веки, когда по телу летят молнии. Замираю, прочищаю горло и, наконец, взволнованным шепотом чащу: – А твоя мама в курсе, что Армстронг – выходец из беднейшего негритянского района?
Не скрываю лукавства. Оно буквально сочится в моем голосе. И когда я отстраняюсь, происходит неожиданное – Саша мне улыбается.
Господи… Ему смешно, как и мне. По-настоящему смешно. И это в одно мгновение сближает нас крепче любых других слов.
– Уверен, что в курсе. Но никогда в этом никому не признается.
Я воспаряю духом. Смеюсь свободнее. Он – тоже. Кроме того, его темный взгляд то и дело задерживается на моих губах. Гормональный хмель в крови от этого становится еще крепче.