Люби меня
Шрифт:
На личное бабло в Картье я, конечно, особо не разгонюсь, но на нормальную комфортную жизнь хватит. Начну с этого месяца брать по гейму[1] на пару проектов больше, так и вообще разницы не почувствую.
В горле на нервах пересыхает.
Рисуюсь, безусловно. Тех денег, к которым на родительском обеспечении привык, мне не заработать. Я это понимаю, и в груди волей-неволей сухой жар расползается.
– Оставь его, – тормозит неожиданно отца мать. И голосом, будто у нее скрепы внутри, выписывает разрешение, которого я не собирался дожидаться: – Пусть
С чего вдруг такая милость, я даже не пытаюсь понять. Мне откровенно похуй. Я рвусь в Одессу как одержимый. В аэропорту, когда выясняю, что рейса в родной город сегодня нет, в лепешку расшибаюсь, чтобы успеть на Кишинев.
Четыре часа в эконом-классе. И еще три – на не самом фешенебельном трансфере через границу Молдова-Украина. Я, сука, сам от себя в ахере.
Никому не сообщаю, что вернулся. Даже Шатохину. Заезжаю домой, чтобы сбросить груз в виде багажа, принять душ и прибарахлиться. С Миконоса же как первомайский дятел летел: в шортах и в сланцах. Никогда такого со мной не было, клянусь. Хорошо, что никто из своих не засек. Собственно, поэтому и не просил Тоху встретить.
Пока еду к Богдановой, выдумываю сотни разных оправданий своему поведению. Но никак не хочу признавать истину.
Всего десять дней ее не видел.
Блядь… Целых десять дней!
Как же я хочу ее поцеловать! Сука, это совершенно точно клиника. Без вариантов.
Вот не надо было пробовать. Не надо было ее целовать! Если бы не вкусил этот сладкий яд, переборол бы все. Определенно бы справился.
А теперь что?!
Столько всего в мыслях накручиваю, а когда, наконец, добираюсь до конечного пункта назначения, все здравое из башни на хрен выносит. Опасаясь, что Богданова не выйдет, звонить не берусь. Да и нет у меня сейчас никакого терпения, чтобы сидеть и слушать гудки.
В подъезд проскакиваю следом за смутно знакомой преподшей. Она еще, не рассмотрев меня, взвизгивает, будто я маньяк какой-то. По роже – а верняк, по взгляду – похож стопудово. Но милфа умудряется оценить все, что ниже, и, видимо, решает, что я все же слишком крут, чтобы гоняться по подъездам за телками.
Блядь, хорошо все-таки, что я со сланцев успел выпрыгнуть.
– Добрый вечер, – выдает преподаватель приглушенно, не переставая жаться к стенке.
На миг откатываю к своему обычному надменному выражению лица, чтобы дать ей понимание: даже если она вдруг не против, ебаться здесь – ниже моего достоинства.
– Добрый вечер, – давлю мрачно. – Я к Богдановой.
– Четвертый этаж…
– Знаю.
Уронив свое долбанутое достоинство обратно, стремительно взлетаю наверх.
Протарабанив кулаком в дверь, с опозданием соображаю, что надо было, наверное, хотя бы веник какой-то прихватить. Явился без ничего, получается.
Сука… Ослина.
Теперь как? Наглостью, что ли, брать?
Сука… Слышу шаги, и сердце бешено разгоняется. За десять дней отвык от этой ебучей хероты. Думал, потихоньку отпускает.
Сука… Стоял бы я здесь после всех этих долбанутых переправ, если бы отпускало!
Оглушающие щелчки замков. Ослепляющий свет. Дезориентирующий выброс эмоций.
И… Она.
Едва ее вижу, в груди адский замес стартует.
[1] Здесь: гейм – геймдизайн, как процесс создания формы и содержания игрового процесса разрабатываемой игры.
25
Я по тебе скучала.
Он… О, Боже мой, это ОН! О, Боже мой… Боже мой!!!
Что он здесь делает? И какого черта он такой красивый?!
Мое сердце останавливается, дико сжимается и принимается колотиться с такой сумасшедшей силой, что по всему организму вибрации идут.
– Ты одна? – сходу заряжает Георгиев, не удосужившись даже поздороваться.
Ответа не дожидается. Надвигаясь, буквально проталкивает меня вглубь квартиры. Едва успеваю выставить ладони, чтобы не позволить ему притиснуть себя к стене.
Останавливаю, но уже слишком близко к себе.
Наше дыхание сливается. Взгляды сцепляются. Тела содрогаются.
Чувствую пальцами усиленное биение его сердца, и весь тот лед, которым я десять дней окутывала свое, молниеносно тает.
На один безумный миг кажется, что Саша тоже тосковал.
Я тону в его глазах. Я горю в его глазах. Я в них, словно в вулканической лаве, погибаю.
Поздно соображаю опустить взгляд. Но это не помогает перекрыть носящуюся по телу дрожь. Ведь я все равно ощущаю присутствие Георгиева. Каждой клеткой своего взбудораженного организма.
Он знает себе цену. Конечно же, осознает свою привлекательность и сексуальность. Чувствует, как действует на меня. Может, даже понимает, насколько я от него без ума. Но это не значит, что я должна чуть что сдаваться ему на милость.
Заставляю себя собраться с силами и мягко отпихнуть Сашу от себя.
– Ты чего? – спрашиваю тихо и вроде как достаточно ровно. – Что ты делаешь?
Усиленно делаю вид, что не схожу с ума от радости. Что не волнует меня, почему вернулся раньше озвученной даты. Что подбери он сейчас тот самый ответ, который я жду, все за секунду ему прощу.
Однако…
Саша молчит. Только смотрит так, будто это я ему душу сжигаю.
Боже, каждый раз поражаюсь, как он, оставаясь таким непробиваемым внешне, умудряется столько эмоций и чувств взглядом выразить. Или я снова додумываю… Словно Георгиев влюблен покрепче меня.
Да уж… Вот умора, после того как он без предупреждения укатил в свою Грецию!
Я его действительно не понимаю. Как не пытаюсь!
Летит за мной в деревню… Кричит, что я ему принадлежу… Дерется за это право с толпой беспредельщиков… Зовет целоваться… Наперекор всему целует… Не скрывает, насколько сильно ему эти ласки понравились… Спрашивает про отношения… Давая понять, что подобное его все равно не интересует, уезжает… И снова здесь! Причем с таким видом, будто все эти десять дней только обо мне и думал… С порога лезет целоваться!