Любимая для мастера смерти
Шрифт:
Ты смотри, как говорит!
– Учти, опиумная настойка вызывает привыкание, - невинно хлопаю глазами, делая вид, что не понимаю его намеков, и пошире открываю дверь.
Теперь я вижу всю комнату, и помимо кровати, вызвавшей у меня противоречивые чувства, замечаю дубовую лохань, наполненную горячей водой. Едва ли не с воплем бросаюсь сначала на шею Киану, в порыве благодарности, а затем и к деревянной емкости.
– Я подумал, что тебе не помешает ванна, чтобы расслабить непривычные к верховой езде мышцы.
С восторгом киваю и принимаюсь стаскивать
Муж подкидывает в камин парочку, обещающих долго гореть, поленьев и, уведомив, что у него есть еще кое-какие дела, выходит из комнаты, оставив меня в одиночестве. Ну, как в одиночестве, с моей на данный момент лучшей подружкой - ванной.
С блаженным вздохом погружаюсь в приятную водичку, откидываюсь на бортик, подставив под голову сложенное в несколько слоев полотенце, и закрываю глаза. Вот оно! Счастье!
Спустя минут пятнадцать прихожу в себя и принимаюсь мыться, а, закончив с гигиеническими процедурами и заметив, что вода пока не остыла, решаю еще понежиться в ней пару минут и благополучно засыпаю.
Просыпаюсь в кровати на рассвете, придавленная тяжелым и горячим телом безмятежно сопящего мужа. Спустя пару минут, и он открывает глаза.
– Ну, как спалось? Фейри не мешали?
– чуть ехидничая, интересуется он.
– Нет, - фыркаю я.
– Зато один некромант все ночь храпел на ухо.
– Вот бессовестный, - хмыкает этот самый некромант и сгребает меня в объятья.
Из постели мы выбираемся спустя час и быстро собираемся. В зале нас уже должен ждать в это время завтрак, о котором за дополнительную плату вчера договорился муж.
В такую рань за столами кроме нас никого нет, и это меня полностью устраивает. Неторопливо жую кашу и запиваю свежим, сладким молоком. Киан быстро управляется со своей порцией и идет проверить наших лошадок.
От нечего делать, принимаюсь разглядывать стены и потолок сего занимательного заведения. По всему видно, что хозяин постоялого двора очень суеверный индивидуум. Под потолком висят связки чеснока, веточки рябины, а в косяк над входной дверью воткнут громадный ржавый гвоздь. «Я таких восхитительных параноиков еще не встречала!» - внутренне умиляюсь, поглядывая искоса на суетящегося за стойкой владельца постоялого двора. Это откуда же такие мнительные берутся?
Скрипнувшая дверь отвлекает меня от созерцания других достопримечательностей и заставляет перевести взгляд на нее. Я ожидаю увидеть возвратившегося мужа, который жаждет поторопить меня, но вместо этого с интересом наблюдаю, как в зал, полностью игнорируя все народные обереги к превеликому сожалению хозяина, заходит сгорбленная бабулька. Мужчина недовольно хмурится и что-то резко ей выговаривает в ответ ее на просьбу. Пожилая женщина низко опускает голову, горбится еще сильнее, и собирается уходить. Но в последний момент слегка вздрогнув, поднимает глаза, окидывает взглядом зал, а заметив меня, расплывается в непонятной торжествующей улыбке. И эта улыбка, почему-то, мне ни капли не нравится.
Отодвигаю от себя посуду с остатками еды и уже собираюсь встать, но ушлая старушка с несвойственной таким людям прытью семенит ко мне и хватает за руку. Как я ни пытаюсь вырвать свои пальцы из ее цепкого захвата, у меня ничего не получается
– Дочь Динкехта, носящая в себе свет Эйрмуд, - сквозь зубы шепчет она.
– Я тебя жду. Очень давно жду. Возвращайся ко мне. Сделай то, что тебе предначертано. И твой любимый будет жить. Будет жить вечно!
Я отшатываюсь от безумной и, наконец, выдергиваю руку. А старуха начинает жутко, хохотать. Ее смех похож на смех сумасшедшей. Она им давится, захлебывается, сгибается пополам держать за живот и, в конце концов, падает на пол, еще продолжая посмеиваться и биться в конвульсиях.
К нам подбегает хозяин и опускается на колени перед пожилой женщиной, придерживая ее за плечи, чтоб она меньше дергалась и не навредила себе. Через секунду бабуля обессилено затихает, и ее тело расслабляется.
– Что эта женщина от вас хотела?
– спрашиваю мужчину, ища в сумке нюхательные соли, чтобы привести старуху в чувство.
– Денег просила. Побирушка она, - хмуро бурчит хозяин.
– Часто тут промышляет, донимая постояльцев. Не первый год ее знаю...
Я перевожу взгляд на собеседника, ничего не понимая.
– А такие приступы с ней часто?
– подношу к носу женщины соль.
– Впервые, - чешет затылок мужчина.
– Это хоть не заразно? А то хвори всякие мне тут не нужны. У меня приличное заведение.
– Не заразно, - хмыкаю, с удовольствием наблюдая, как несчастная приходит в себя.
– Вот ни на минуту тебя нельзя оставить одну, - слышится над головой голос Киана.
Честное слово, как будто я виновата. Аж обидно стало. Немного. Совсем чуть-чуть. Больше для публики.
– А я что? Я ничего?
– так и хочется сказать, что примус починяла, да не поймут.
– Я завтракала просто. А она ко мне подошла, вздор какой-то нести начала и сознание потеряла.
Киан, нахмурив брови, приседает возле тела несчастной, которая как раз открывает глаза и с изумлением наблюдает склонившуюся над ней живописную компанию, и делает незнакомые мне пасы руками. После этих пасов он хмурится еще больше, и я в ознобе слегка передергиваю печами. Не нравится мне все это.
– Киан, что?...
– начинаю спрашивать, но осекаюсь под его предостерегающим взглядом и молча киваю.
– Ы-ы-ы-ы… - мычанием подает признаки жизни наша пациентка.
Я тут же перевожу взгляд на женщину и начинаю расспрашивать.
– Как вы себя чувствуете?
Женщина ошалело трусит головой и пытается подняться на ноги. Мы ей не препятствуем, и вскоре она уже довольно-таки ровно стоит, хотя и опирается на стол.
– Что… я… тут… - голос несчастной хрипит, как будто она его сорвала, и нищенка оказывается даже не в состоянии закончить фразу. Хотя почему как будто, вполне могла после своего эпичного хохота.
– Вы мне говорили что-то, а потом упали в обморок, - как можно мягче и спокойнее объясняю я.
Глаза побирушки становятся большими, как плошки.