Любимая игрушка Зверя
Шрифт:
Боже. Но как я в таком виде в квартиру заявлюсь? Что Миша подумает? Как ему все объяснять? Только зря дергать и нервы ему трепать.
Куртку в контейнере забыла. Теперь уже за ней не вернусь. Да и какой смысл? Когда меня раздевали силой, все разодрали. Пуховик испорчен. На нем живого места нет. Бесполезно зашивать и чинить, ткань не восстановишь.
Осматриваю себя, осторожно ощупываю. Отмечаю: на запястьях синяки проступают. А после шею вытягиваю, в зеркало заднего вида смотрюсь. На горле тоже
Сокрушенно выдыхаю, заметив, как порван свитер, напополам разорван вместе с моим бюстгальтером. Грудь обнажена. Как стыдно. Невольно пробую прикрыться, однако получается с трудом, пряжа дальше расползается. Джинсы тоже не спасти. Молния выдрана. Между ног, четко по шву, еще разрыв. И рядом несколько. Тут штопать нечего. Просто лохмотья висят. В клочья все подрано.
А сапоги мои где? Их зачем стянули?
Нервно усмехаюсь. Пальцы подрагивают, между ребрами дрожь разливается, никак тело не желает униматься. Поджимаю ноги, обнимаю колени руками.
Вроде не холодно, а трясет.
Здесь так приятно пахнет. Спокойно. Уютно. Неужели секрет в кожаной отделке салона? Или особый ароматизатор есть?
Я запрокидываю голову, закрываю глаза. Кровь шумит, пульс стрекочет в напрягшихся висках. До сих пор не удается шок побороть.
Из одежды уцелели лишь трусы и носки. Будет сложно скрыть подобное от мужа. Он сам разобраться захочет, разгневается, отомстить попытается. Нет, нельзя ему знать. Нельзя. Утаю как-нибудь. Найду способ. Придумаю. Снова солгу ему, но рисковать не позволю.
Звук открываемой дверцы заставляет подскочить на месте. Вжаться в сиденье. Разом подобраться и встрепенуться.
Зверь усаживается за руль и забрасывает назад мою куртку. Заводит авто и окидывает меня долгим взглядом. От макушки до пят оглядывает. Усмехается. Понимаю, что на носки мои смотрит. Темно-синие, со снежинками. Явно забавляется этим зрелищем.
Поспешно опускаю ноги вниз, разгибаю поджатые колени, прячу ступни, как будто смущаюсь. Почему? Зачем? Какая разница, что он подумает? Посмеется и пусть.
Хотя сейчас в его глазах нет ни тени насмешки. Никакого веселья. Тьма. Похоть. Дикость. Одержимая жажда плоти. Аж ледяной пот прошибает от осознания этих мрачных мыслей.
Черт. Скрывая свои смешные носки, я чересчур резко выпрямилась и случайно оголила грудь. Соски твердеют под горящим взглядом Зверя.
Судорожно прикрываюсь руками, краснею, готова от стыда провалиться. Опять я перед ним голая. Ну, почти. Это начинает входить в привычку. В очень дурную привычку.
– Что ты с ними сделал? – спрашиваю тихо.
– То, что заслужили, – следует ровный ответ, холодный и безразличный, лишенный эмоций.
А зеленые глаза продолжают изучать меня. Нагло. Жестко. Ни одной детали не упускают. Такое пристальное внимание ощущается кожей.
Ему не нравятся мои синяки. Отметины на горле и на запястьях. Не нравятся, потому что не он их оставил. Этот мужчина любит и умеет причинять боль. В постели тоже ласки не ведает. Его страсть способна искалечить. Выжечь клеймо.
Стоп. О чем я опять думаю? Плевать, каков он в постели. Чужой человек. Бред.
– Мое трогать нельзя, – чеканит Зверь. – Никому и никогда.
– Я замужем, – роняю сдавленно.
– Да? – кривится и на газ жмет. – И где же твой муж был? Почему от этих упырей не оградил? Что это за мужик? Жена за него вкалывает, на холоде торгует, еще и такие подкаты терпеть должна.
– Он… не виноват.
Господи. Его руки. По локоть в крови. Реально. Костяшки снова сбиты. Кулаки разбиты. Сплошное месиво. Опять. Как после боя. А что тогда с теми?
– Они мертвы? – еле шевелю губами, мороз изнутри сковывает.
– Живы, – широко ухмыляется, хищно. – И будут жить долго-долго.
Звучит жутко. Чудовищно. Похоже, смерть была бы милосерднее, но Зверь решил никого не жалеть.
– Они мстить начнут, – говорю я. – Точнее Гурам решит отплатить. Не простит унижения. Не лгал он. Брат директора рынка. Там все схвачено. У них весь город в кармане.
– Не у них, – заявляет вкрадчиво. – И вообще – зря дергаешься. Ты под моей защитой. Кто черту перейдет, сдохнет. Больше поблажек не светит. Порву каждого.
– Я о другом, – выдаю сквозь судорожный вдох. – Меня, может, и не тронут, но до тебя же точно добраться захотят. Такие люди ничего не забывают и не прощают.
Хмыкает. Головой качает. Потом смотрит, как на полную идиотку.
– Серьезно? – не скрывает насмешки. – Обо мне тревожишься?
– Нет, – выпаливаю и осекаюсь. – Просто ты спас меня. Не хочу, чтобы из-за этого пострадал.
– Разберусь, – заверяет холодно. – А тебе бояться не надо. Если только…
Замолкает и скалится. Выдерживает выразительную паузу. Глазами бешено сверкает, припечатывает то жаром, то льдом.
– Если только меня не разозлишь, – произносит хрипло.
Подается вперед, сокращая расстояние между нами, руша всякие границы. Резко вынуждая содрогнуться. И воздух с шумом втягивает, вдыхает мой аромат, будто утробный ужас жаждет впитать.
– Тогда даже гантель не поможет, – заключает мрачно.
И вдруг смеется. Совсем как мальчишка.
Я за курткой тянусь. Хоть пуховик и разодран, но лучше дополнительно прикрыться, глупо тут своими прелестями сверкать, дразнить и без того заведенного мужчину.