Любимая невеста
Шрифт:
Но француз совсем не такой. На вид ему около тридцати пяти, несколько морщин прорезают его лоб, но в остальном его кожа гладкая, без намека на щетину, челюсть сильная и точеная, с длинным орлиным носом, который можно считать единственным недостатком в его поразительно красивой внешности, хотя в сочетании с остальным, что можно описать только как внешность, это придает его внешности характер. Его темные волосы искусно подстрижены и уложены, как у большинства присутствующих здесь мужчин, но он одет в элегантный костюм королевского синего цвета, который неизбежно выделяет его из толпы, с квадратным розовым платком в пейсли, атласными лацканами пиджака и без галстука.
Почти каждый мужчина в мире выглядел бы нелепо в подобном наряде, но он каким-то образом справляется с этим.
— Месье Егоров. — Француз улыбается, демонстрируя сверкающие белые зубы. — Извините, что прерываю, но не похоже, что пара, с которой вы разговаривали, была вполне готова совершить покупку. А я готов.
Мой желудок мгновенно скручивается в узел. Вот оно. Кто? Кого он хочет купить? Пожалуйста, боже, только не Аника или Елена. Я чувствую, что меня сейчас вырвет, комната опасно наклоняется, пока я жду, когда он заговорит снова.
Алексей мгновенно оживляется, глядя на собеседника с живым интересом.
— Конечно, — вежливо говорит он, отлично скрывая свое рвение. — Если вы готовы к покупке, вы, моя первая и первостепенная забота. Кто из девушек вас заинтересовал? Если это кто-то из детей, я могу привести их, чтобы вы могли рассмотреть повнимательнее…
Выражение крайнего отвращения, которое появляется на лице француза, приносит некоторое облегчение, даже если это не исправляет ситуацию полностью.
— Черт возьми, — стонет он, качая головой. — Боже мой, парень, меня не интересуют дети. Нет, я хочу купить ее. Он кивает в направлении Аны, и на мгновение я думаю, что он, должно быть, ошибся, что он, должно быть, хотел жестом указать на Сашу.
— Балерину, — уточняет он, и у меня сводит живот.
Алексей выглядит пораженным.
— Мне очень жаль, месье, но она не продается. Ее привезли как украшение, не более.
— Она твоя? — Ответ, похоже, только еще больше раззадоривает француза. — Я имею в виду твоя личная собственность.
— Э…э… нет. Не совсем. — Алексей выглядит взволнованным. — Она пришла с самой последней группой девушек. Но она слишком ущербна, чтобы продаваться, испорченный товар. Я не мог продать ее ни за какую цену, это повредило бы моей репутации, позволить такого рода товарам переходить из рук в руки в рамках моей компетенции.
— Что с ней не так? — Француз бросает взгляд в сторону Аны. — Насколько я вижу, она довольно красива. Русская, да?
— А…да. — Выражение разочарования появляется на лице Алексея, когда он пытается отвлечь собеседника. — У меня есть другие в гораздо лучшем состоянии…
Француз уже отворачивается, направляясь обратно к сцене, где Ана связана в позе танцовщицы.
— Как тебя зовут, красотка? — Спрашивает он с таким сильным акцентом, что поначалу его почти трудно понять.
— Она тебе не ответит, — говорит Алексей с едва скрываемым раздражением. Я вижу, как он оглядывается на Софию и пару, все еще стоящую там и разговаривающую вполголоса, и нетрудно понять, о чем он думает…о том, что он отказался от почти верной продажи ради того, что кажется тупиковым.
Что касается меня, я не знаю, радоваться ли тому, что продажа Софии отложена, или беспокоиться за Анну.
— Он не купит ее, как только Алексей объяснит, — думаю я про себя, отчаянно пытаясь в это поверить. Конечно, он этого не сделает.
— Почему нет?
— Ее накачали лекарствами, — объясняет Алексей. — Когда я говорю, что она повреждена, я имею в виду не только физическое состояние. У нее регулярные приступы паники, она набрасывается, если кто-то пытается к ней прикоснуться. Это все равно что пытаться сдержать дикую кошку. — Он смеется, и в этот момент мне ничего так не хочется, как придушить его.
— Тогда почему она здесь?
Алексей пожимает плечами.
— Я не хотел, чтобы она была полной потерей. Из нее получается прекрасное украшение, как вы сказали, она очень красива. Но она не подходит для продажи.
Француз, кажется, размышляет, его взгляд оценивающе скользит по Ане. Он смотрит на нее не так, как большинство мужчин и даже женщин в комнате смотрят на нас, не так, как будто он хочет раздеть ее догола и трахнуть, а скорее так, как вы могли бы смотреть на особенно трогательное произведение искусства в музее. Он долго медлит, а затем поворачивается, чтобы посмотреть на Алексея, расправляя плечи.
— Я не согласен, — просто говорит он.
— Прошу прощения? — Алексей моргает. — Извините, месье, но я просто не могу…
— Пятьдесят миллионов. Немедленно переведу на счет по вашему выбору.
Алексей замирает. Все, кто находится на расстоянии слышимости, делают то же самое, поворачиваясь и прислушиваясь к разговору с заметным интересом, пока Алексей пытается сформулировать ответ.
— Вы, должно быть, шутите, — говорит он наконец. — Это замечательная шутка, но вы не можете быть серьезным.
— Я серьезно. — Твердо говорит француз. — На самом деле, ты прав. Она стоит большего, чем это. Сто миллионов за пострадавшую русскую балерину. Я хотел бы немедленно вступить во владение ею. Мой самолет вылетает через два часа, а мой водитель не привык к этим горным дорогам.
Нет. О боже, Ана, нет. я чувствую, что не могу дышать. София смотрит на Алексея и француза с немым ужасом, ее лицо такое бледное, что я боюсь, как бы она не упала в обморок.
— Она этого не стоит, люди подумают, что я тебя обманул.
— Я буду счастлив сообщить им, что она того стоит для меня. А теперь, пожалуйста, месье Егоров, мое время так же ценно, как и ваше.
— Почему? — Алексей смотрит на него, по-видимому, не веря.
Француз пожимает плечами.
— У некоторых из лучших произведений искусства в мире есть недостатки, месье Егоров. Даже статуи Микеланджело имеют недостатки в своем дизайне, вы знали об этом? Японское искусство кинцуги основано на концепции, что, принимая сломанные вещи, заполняя их трещины и изъяны золотом, то, что было повреждено, может снова стать красивым. Я нахожу это очень интересной концепцией, не так ли?