Любимая учительница
Шрифт:
— Только после вашего распоряжения. Письменного. С печатью. На бланке университета.
— Вы свободны, Татьяна Викторовна.
Я вышла из кабинета, аккуратно затворив дверь, хотя очень хотелось хлопнуть. Но мы не будем опускаться до такого.
Так, теперь выпить кофе в буфете, привести нервы в порядок, и на занятия.
Господи, Юрка! Когда ты уже вернешься? Сколько можно на этом симпозиуме сидеть?
В буфете никого не было, и я спокойно выпила мерзкого кофе с молоком, гордо именуемого здесь латтэ, и съела на удивление вкусную булочку. Наверно, не местного производства.
Мысленно я все еще переживала разговор с проректором, и от
Прощальные взгляды парней. Злой и обещающий — Глеба. Темный и жадный — Давида.
Надеюсь, они отступятся. И я — тоже. Ни к чему нас это не приведет.
Конечно, я — дура. Редкая, причем. Повелась. Другого слова и не подберешь. Просто повелась на них. Да и кто бы не повелся?
Глеб — высокий, хищный, опасный. Острый, как охотничий нож, который можно бросать, не промахнешься. Прямо в цель прилетит с таким балансом идеальным. А можно и горло перерезать, в одно движение. И шкуру снимать с добычи. Легко. Бьет своим взглядом, своим телом без осечки, точно и по самую рукоятку. Убивает глазами распутно-веселыми, то зелеными, то темными, грозовыми. Заставляет себя терять, забываться. Я видела, как девчонки шеи сворачивают, чуть ли не под ноги кладутся. Только нагнись. Возьми.
И я так же легла. Ничем от них не отличаюсь.
Так же, как и под друга его, приятеля армейского… Давида.
Жестокого варвара, захватчика. Такие звери, наверно, летели в прежние времена, конной лавой охватывали поселки, утаскивали понравившихся женщин в седла, не спрашивая, не слушая криков, не желая брать выкупа от родни.
Огромный, массивный, но удивительно легкий на подъем. Вот, наверно, неожиданность для его противников — эта его подвижность ртутная.
Я вспомнила, как он утром в одно неуловимое движение рядом со мной оказался, как практически подчинил. Не касаясь. Одним только взглядлом, темным, разбойным. Какой он твердый, жесткий, властный.
Удивительно они с Глебом дополняли друг друга. Развратно-веселый вихрь, и основательно-мощная глыба. Вместе — непреодолимая, несокрушимая сила. Невозможно противостоять. Сопротивляться.
Только бежать.
Или сделать так, чтоб сами оставили. Это лучше всего. Чтоб забыли. Передумали брать.
Это же всем лучше! Для всех!
Для меня они — погибель. Если они все же проявят настойчивость… Я не устою, это уже понятно. Не надо строить иллюзий. Я поддамся. И погибну.
Потому что, если узнают, а правда все равно выплывет наружу, то не будет у меня больше ни одного шанса на будущее. Юрик, конечно, не отвернется. Но моя распланированная, с таким трудом выстроенная жизнь, моя любимая работа, моя репутация, в конце концов!
Будь я чуть попроще, полегкомысленнее, то, может, и наплевала бы на это. В конце концов, всегда можно устроиться не по специальности…
Но вот не повезло мне. Не попроще я. Нисколько. И слишком много работала для того, чтоб иметь то, что есть у меня сейчас.
И не надо говорить, что все восстановимо, что надо работать, что надо идти вперед. Что одна ошибка — это еще не вся жизнь.
Слишком много у меня перед глазами примеров того, куда попадали такие девочки, как я. Отказники. Детдомовцы. С живыми родителями-наркоманами. Мои одноклассницы, девочки, с которыми я жила в одной комнате… Я знаю, где они сейчас. И я туда не хочу. И в тот город я не вернусь. Никогда.
То, что я чувствую, ощущаю… Те эмоции, что разбудили во мне парни… Это разрушение.
Я уже собиралась уходить, когда услышала тихий голос, молящие интонации которого показались слишком уж неподходящими для этого места.
Пошла на звук и вскоре увидела источник.
Вернее, сначала увидела причину этого звука.
Высокого крепкого парня, облокотившегося на стену в углу коридора, в малопросматриваемой нише возле столовой. Знакомого парня. Причину моего сегодняшнего спора с гадом-проректором.
Еле слышный, словно задушенный писк раздавался из-за его спины.
И я рванула на этот звук, уже подозревая, что, вернее, кого я там увижу!
Глава 21
— Алиев! Вы не только мои занятия не посещаете? Да?
Голос мой, прозвучавший для пакостника неожиданно, заставил вздрогнуть спину.
Алиев медленно обернулся, показательно презрительно изогнув губы в усмешке, но глаза его выдавали. Растерянные, немного испуганные. А потом злые. Потому что, судя по всему, я не воспринималась им, как препятствие, скорее, как досадная помеха. Которую легко устранить и вернуться к прежнему занятию. Приносящему сплошное удовольствие.
Конечно, приставать к беспомощной девушке, силой ее удерживать… Чем не удовольствие?
Маленькая девочка-отличница, Катя Васинец, была настолько подавлена и испугана, что даже не пошевелилась, когда Алиев убрал руки от ее тела.
Я мельком заглянула в огромные, ошарашенные происходящим глаза, увидела дрожащие губы, слезы на красных от стыда щеках… И разозлилась невероятно!
Слишком памятны были ситуации в детском доме, когда меня вот так же пытались зажимать, пользуясь тем, что внешне я походила на забитую овечку, которую можно драть, и она никому не скажет ничего. Безнаказанность всегда вытаскивает на свет самые мерзкие черты характера.
Но, если в моем случае, приставучие козлы ошибались и крупно, потому что у маленькой и внешне безответной, забитой заучки оказывались острые зубы, крепкие кулачки и полная отмороженность в башке, то здесь, похоже, гад Алиев нашел себе идеальную жертву.
И, не задержись я после начала занятий в буфете, всласть бы полапал беспомощную девчонку.
Я не задавалась вопросом, что именно такой, довольно популярный, небедный и достаточно привлекательный парень, у которого, по идее, не должно быть проблем с согласными на все девушками, делает рядом со скромной и тихой Катей. Понятно, что.
Безнаказанность.
Желание хищника поиграть с беспомощной мышкой, добычей. Насладиться ее страхом.
И это взбесило еще сильнее, чем сам факт приставания.
Поэтому бедному Алиеву не повезло. Татьяна Викторовна, преподаватель русской литературы, интеллигентная и спокойная девушка, моментально ушла на второй план, уступив место Таньке-иголке, злой и бешеной малявке, которую, после некоторых тяжелых моментов, стороной обходили даже старшие пацаны. Потому что, побить и получить свое можно, и даже не сильно сложно. Но вот потерять при этом половину уха, отгрызенного, потому что оторвать меня не могли в течение пяти минут от визжащего и залитого кровью парня, или лишиться нижней губы, все по той же причине, зубы-то у меня острющие, или, что менее катастрофично, но очень обидно, ползать потом весь день с отбитыми яйцами… Ну, короче, достаточно было нескольких демонстраций.