Любимая женщина Альберта Эйнштейна
Шрифт:
Карьера Фукса стремительно шла в гору, и вскоре он попал в самую сердцевину «Манхэттена».
...Однажды, угощая Марго изумительным колумбийским кофе, Китти пожаловалась подруге, что в последнее время ее Бобби сам не свой из-за постоянных стычек с Теллером, который возглавлял группу теоретиков. Причем главным образом эти конфликты происходили не на сугубо производственной почве, а на и д е й н о й.
– Ты меня понимаешь?.. Ты же знаешь, Марго, какие взгляды мы с Оппи исповедуем. А Теллер – просто патологический антикоммунист. В общем, с ним пришлось расстаться. И Роберт теперь места себе не находит, ему срочно нужен новый руководитель группы...
– А чем плох Фукс? – тут же закинула
– Да, действительно... – задумалась Китти. – Может быть, ты и права...
Вскоре в теоретическом отделе в Лос-Аламосе, а позже в Центре фундаментальных исследований появился новый сотрудник, а позже и руководитель группы теоретиков Клаус Фукс, получивший неограниченный доступ буквально ко всем важнейшим секретам проекта.
Хотя сделать это было очень непросто. Служба безопасности «Манхэттенской программы» собирала подробнейшую информацию обо всех сотрудниках лаборатории, их прошлом и настоящем, о личной жизни и политических пристрастиях. На улице, в магазине, в ресторане, в гостях у приятеля участники проекта постоянно ощущали за спиной дыхание «топтунов». Их письма вскрывались, телефонные разговоры прослушивались. В служебных помещениях, в квартирах стояли «жучки».
Бригадный генерал Гровс не отрицал: «При приеме на работу мы делали все возможное, чтобы установить, не было ли в прошлом нанимаемого лица чего-нибудь такого, что могло превратить его в источник опасности... В работах проекта было занято некоторое количество иностранцев, несмотря на то что достоверную информацию о прошлом их было невозможно получить. Некоторые из них эмигрировали из стран, с которыми мы вели войну, или из стран, где господствовал режим, которого они не смогли вынести... Несмотря на всю серьезность... находились «критики», которым доставляло удовольствие разглагольствовать о наших якобы гестаповских методах работы...»
В «Манхэттенском проекте» Фуксу поручили самый ответственный участок: в сотрудничестве с Тэйлором он разрабатывал теорию «имплозии», то есть «схлопывания», или «взрыва внутрь». Обыденный пример: хлопок, когда лопается электролампочка. В бомбе это ключевой и гораздо более сложный процесс, которым определяется и возможность использования плутония-239, и достижение высокого сжатия любой ядерной взрывчатки с целью ее экономии, и компактность боеголовки. Здесь решения Фукса оказались, и по сию пору остаются, классическими. В шутку его называли лучшим физиком среди марксистов и лучшим марксистом среди физиков.
Он пользовался безграничным доверием шефа, который, по всей вероятности, нисколько не сомневался, что Фукс щедро делится атомными секретами с советскими коллегами. Благодаря покровительству Оппенгеймера Фукс имел доступ даже к тем материалам, к которым он вроде бы и не имел прямого отношения. Передаваемая им информация для советских коллег нередко была высшей степени секретности... [3]
Действуя опять-таки через Китти, Зарубина и Маргарита убедили Оппенгеймера включить в проект нескольких ранее завербованных специалистов – Мортона Собелла, Теодора Холла и Дэвида Грингласса. Еще одним ценным источником информации стал для советской разведки эмигрант из Италии физик Бруно Понтекорво.
Все тот же Павел Судоплатов безоговорочно признавал несомненные профессиональные достоинства Маргариты Коненковой: «Она сумела очаровать ближайшее окружение Оппенгеймера. После того как Оппенгеймер прервал связи с американской компартией, Коненкова под руководством Лизы Зарубиной и сотрудника нашей резидентуры в Нью-Йорке Пастельняка («Лука») постоянно влияла на Оппенгеймера и еще ранее уговорила его
В декабре 1944 года Игорь Курчатов резюмировал в докладной в НКВД: «Обзор по проблеме урана» представляет собой прекрасную сводку последних данных. Большая их часть уже известна нам по отдельным статьям и отчетам, полученным летом 1944 г.».
САРАНАК-ЛЕЙК, лето 1943
В свое «гнездышко», как Альмар называли коттедж на берегу озера, в тот день они возвращались из Пристона вместе с желанным гостем. Знакомя Маргариту с немолодым уже мужчиной с тростью и трубкой в руке, Эйнштейн вовсю веселился:
– Как же мне повезло! Сегодня я, простой еврей из немецкого Ульма, нахожусь в столь изысканной аристократической компании. Справа от меня – русская столбовая дворянка Воронцова-Коненкова, слева – потомственный английский лорд сэр Бертран Рассел. Ей-богу, как приятно, господа. Я смущен, такая честь...
Он шутливо кланялся, пропуская своих гостей вперед, но все же, успевая извернуться, услужливо распахнул перед ними дверь.
Маргарита и сэр Рассел смеялись:
– Да что вы, Альберт! Кто мы в сравнении с вами? Вы же король! Ваше величество!.. Мы – лишь челядь...
Рассела и Эйнштейна связывали давние дружеские отношения. Едва познакомившись с открытиями Эйнштейна, Рассел сразу стал активнейшим популяризатором теории относительности, даже выпустил книгу «Азбука относительности». Талантливый математик, он проделал сложную философскую эволюцию, которую сам определял как переход от платоновской интерпретации пифагореизма к юмизму. Он же создал копцепцию «логического атомизма» и разработал теорию дескрипций. Рассел считал, что математика может быть выведена из логики.
С Эйнштейном их объединяли общие взгляды на мир, начиная от пацифизма до отношения к семейным узам или религии.
Но в тот вечер, уединившись в кабинете, они больше говорили о войне, о гитлеризме, о роли ученых в предотвращении очень возможной гибели человечества. Рассел был далек от атомных проблем, но он знал, что и в его родной Англии, и в Штатах, и в Германии идут работы по созданию оружия массового уничтожения, и это его крайне беспокоило.
Его тревогу разделял и Эйнштейн. Может быть, именно тогда, во время вечерней беседы двух мудрецов, впервые возникла идея о необходимости объединения усилий всех прогрессивных ученых, выступающих за мир, разоружение, международную безопасность, за предотвращение войн и за научное сотрудничество, которая спустя почти полтора десятка лет положит начало Пагуошскому движению...ПРИНСТОН, весна–лето 1945
Получив задание от «Вардо» – тщательно, с фотографической точностью фиксировать все детали разговоров, которые Оппенгеймер и его коллеги ведут у Эйнштейна в ее присутствии, Маргарита слезно взмолилась: «Я же ничего не понимаю в этих их беседах, они говорят на каком-то своем, птичьем, совершенно недоступном мне языке!»
– Ничего страшного, – успокаивала свою агентессу Зарубина. – Главное – запоминай каждое произнесенное слово, даже если ты его не понимаешь. Потом перескажешь мне, и все...
Когда Маргарита с наивным интересом спросила Альберта о сути постоянно упоминаемой в разговорах «сверхбомбы», Эйнштейн был польщен. Пустившись в объяснения, он по обыкновению увлекся, кратко и по возможности доступно разъяснял ей, как прилежной ученице, основные моменты работы своих коллег в Лос-Аламосе, для наглядности сопровождая «лекцию» незатейливыми чертежиками-рисунками. Помня рекомендации Зарубиной, Маргарита даже не прикоснулась к этим, безусловно, бесценным чертежам, но благодаря своей безупречной зрительной памяти буквально «фотографировала» их.