Любимцы Богини
Шрифт:
Интендант простил боцмана, а тот извинился перед ним. Они даже стали друзьями. Но после этого случая Шахисламов в подводном положении больше не курил и каждый раз, прежде чем воспользоваться гальюном, внимательно осматривал манометры.
Возвращение с моря всегда приятно. Не только предчувствием встречи с родными и любимыми, но и первым глотком свежего воздуха, запахом сигаретного дыма, смешавшегося с ароматами моря. В голове только одно – «Домой, домой, домой!!!». Уже не собирает морячков гитара под нарочитые отчаянно-грустные слова песни:
ЗачемВ отсеках какая-то особенная, торжественная атмосфера! Каждому кажется, что на берегу его ждет что-то новое, другое, интересное.
Лавров не был исключением. Но на этот раз он всерьез переживал за Любу. Как она там, в новой квартире? Переживания его усилились, после того как его, еще на траверзе Находки, вызвали в центральный пост. СПС ознакомил с содержанием радиограммы, о том, что ему необходимо после швартовки немедленно прибыть в политотдел к капитану первого ранга Артющенко. Лавров не стал спрашивать зачем, он это и так знал.
К родному пирсу пришвартовались где-то в районе семнадцати часов. Зам с вещами поторопил:
– Владимир Васильевич, нас ждет начальник политотдела!
Но командир остановил Астапова:
– Пока не сбросим АЗ, никто с корабля не уйдет.
Только через полтора часа, вместе со съезжающими сменами, комдив-три смог сойти с корабля. Готовясь к длительной беседе с начпо, он оставил надежду уехать на корабельной «коломбине». Дежурный по политотделу, седой, худой и высокий, строгого вида мичман, сказал ему, что Артющенко срочно вызвали в штаб соединения.
– Ваша фамилия случайно не Лавров? – поинтересовался он.
– Лавров! – ответил комдив-три.
– Езжайте домой, Александру Николаевичу сейчас не до Вас.
– А что случилось?
– До Вас доведут!
Лавров не стал допытываться до сути загадочных заявлений дежурного и, развернувшись, побежал, чтобы успеть на отходящий транспорт.
Через час подводников привезли в поселок. Думая о завтрашней встрече с начпо, Лавров незаметно дошел до двери у которой он простился с Любой одиннадцать дней назад. На стук ответил знакомый голос:
– Кто там?
– Я! – произнес он, и услышал звук открываемого замка. Нежные руки обняли его. Соскучившиеся губы нашли друг друга и слились в поцелуе.
– Ну, хватит, – через некоторое время сказала она, отстраняя его, – ты, наверное, голодный, а у меня как раз жареная картошка!
Володька прошел в комнату. На окне висели занавески, а у стены стояла новая двуспальная кровать.
– Другой не было! – заметив его взгляд, сказала она. – Еще четыре табуретки купила!
Ужинали на кухне. Столом были табуретки поставленные рядом. Вся кухонная утварь размещалась на широком подоконнике и электроплите.
– Как ты одна? – спросил он, когда они сели за импровизированный стол.
– Ничего! Скучно без тебя!
– Кто-нибудь приходил?
– Приходили двое в форме, я в окно разглядела. Один мичман, а второй офицер, с одной большой звездой!
– Что
– Они хотели посмотреть документы на квартиру.
– А что ты им сказала?
– То, что ты говорил. Ничего не знаю, разговаривайте с мужем.
– Не пугали?
– Нет, только сказали что, квартира заселена незаконно!
– Все законно! – успокоил ее Володька, с тревогой подумав о завтрашней беседе с начальником политотдела. Он еще не знал, что их беседе уже не суждено состояться. Ни завтра, ни на неделе. Чужая общая беда, несоизмеримая своими масштабами с обычным человеческим горем, заставила Артющенко на время забыть о них.
Глава V
Соленый пот раздражал глаза, растекался щекотливыми струйками по спине и груди. Создаваемые вентиляторами мощные, но влажные и теплые потоки воздуха не спасали от жары. Василий, сидя на месте оператора правого борта, писал письмо Лене, нещадно перечеркивая неудачные фразы. Письмо все равно нужно было переписывать начисто, потому что на листе, то там, то здесь виднелись кляксы от капающего со лба пота. Шел шестой час после сброса аварийной защиты реакторов – постановка парогенераторов на хранение. Рядом, положив голову на пульт, дремал Марат Петрович, которому, как и Василию, некуда было спешить. Он остался дежурным по ГЭУ вместо командира реакторного отсека. Только что ушел на базу командир первого дивизиона.
– Иди, отдохни! Ничего с твоим железом не случится! – напутствовал его Михайлов.
Василий писал о том, что дела его идут успешно. Это было правдой. Во время выхода в море он, наконец, смог посидеть за работающей установкой. Все было понятно и все получалось. Михайлов сказал комдиву-раз: «Еще один выход, и можно разрешить работу под наблюдением!» Это он так похвалил его! На самом деле не закрыто больше половины зачетного листа. Написал про показавшийся смешным случай на смотре, как адмирал пытался застегнуть воротник кителя у лейтенанта. О взаимоотношениях с помощником и злополучных политзанятиях писать не стал. Зачем портить настроение. В конце письма сделал приписочку: «Целую, люблю!». Засомневался! Слишком много телячьих нежностей! Вычеркнул «люблю». Тщательно вытерся полотенцем для того чтобы приступить к написанию чистового варианта. Только полез в сейф за бумагой, как динамик «Каштана» прохрипел:
– На корабль прибыл дежурный по живучести!
Затем голос из него спросил:
– Михайлов есть?
Через несколько минут дежурный по живучести, белобрысый капитан 3 ранга, хлопал Михайлова по плечу:
– Привет старому морскому бродяге! Ну, как у тебя дела?
По фамильярности обращения чувствовалось, что они с Маратом Петровичем старые знакомые. Михайлов пожаловался, что анализы питательной воды пока никакие, и сколько времени они протянут с постановкой парогенераторов на хранение, неизвестно.
– Хорошо! Не буду Вам мешать, тревогу просто запишем, – войдя в положение сказал капитан 3 ранга, – хотя обстановка к «лапше» не располагает!
– Что-то случилось? – насторожился Марат Петрович!
– Да не что-то! Вчера всех командиров внезапно в штабе собрали. Экипаж сто пятьдесят второй экстренно вызвали!
– Зачем? Они же в ремонте, только с автономки пришли!
– В поселке говорят, наши горят в Корейском проливе. Есть погибшие!
– А кто у нас там? Двести двадцать первая?