Любимцы Богини
Шрифт:
– Она!
– А в поселке, откуда знают?
– Вражьи голоса! «Голос Америки», «Би-Би-Си»!
Дежурный по живучести ушел в направлении 8-го отсека и вскоре вахтенный сообщил о его убытии, а Михайлов еще долго, почесывая затылок, переваривал мрачные новости.
– Вы считаете, что это правда? – решился спросить Василий.
– Хотелось бы верить тому, что это ложь! Подождем делать какие-либо выводы. Если что-то серьезное, то днем уже будет известно!
Василий знал, что К-221 входила в ту же серию из шести атомных подводных лодок, что и К-30. И хотя противник презрительно называл эти корабли из-за их высокой шумности «слепыми бандитами, вооруженными до зубов», атомные подводные лодки этого проекта хорошо зарекомендовали себя в противостоянии авианосным ударным группам 7-го флота ВМС США.
Днем новостей не прибавилось, и приехавшие из поселка офицеры и мичманы знали только то, что уже было известно Василию. Через три
«Хорошее место», – подумал Бобылев, глядя на залив, но передумал, представив, как будет холодно и противно на продуваемой всеми ветрами вершине приморской зимой.
До похорон Василий также обеспечивал приезд родителей. Вернее, в его обязанности входило оказание им помощи, если кому-то станет плохо или кто-то потеряет сознание. Таких случаев, к счастью, не было, но плача, диких криков и проклятий Василий услышал предостаточно. Когда все родители приехали, кто-то из них предложил посмотреть на своих детей в последний раз. Все потребовали отвезти их в морг госпиталя. Прекрасно понимая, что может быть после этого, представитель дивизии пытался отговорить родственников от этой процедуры. Наконец, решили, что поедут одни мужчины. Зрелище было не для слабонервных. Многие после этого не могли передвигаться самостоятельно, а увешанный орденскими планками дед одного из погибших, всю войну прослуживший в знаменитом разведотряде Северного флота, привыкший к смертям, старый боец, потерял сознание. Родственники семерых погибших моряков отказались хоронить их в соединении. Колебались и остальные. В самый канун похорон, мать одного из погибших изменила свое решение. Ее уговаривали весь день и ночь перед похоронами.
День похорон запомнился Василию непонятным и несправедливым по отношению к нему случаем. Стояла отличная приморская погода. Солнце палило, но было не жарко, уже чувствовалось присутствие прохладного осеннего ветерка. Простые, обитые кумачом гробы привезли из госпиталя на автобусах. В соответствии с ритуалом, церемония прощания должна была состояться возле караула, там, где при въезде, за несколько метров до сопки, имелась большая асфальтированная площадка. На ней уже стояли, покрытые скатертями алого цвета столы. Рядом – небольшая трибуна. Перед столами и трибуной выстроились экипажи в парадной форме со знаменной группой и оркестром во главе. В наступившей мертвой тишине уже заколоченные гробы начали ставить на столы. Ветерок лениво таскал полотнище военно-морского флага по знаменосцу и ассистентам, и в воздухе изредка были слышны фразы – «Осторожно!», «Упадет!», «Перехвати снизу», «Не на тот стол ставите!». Василию, стоявшему позади столов, была непонятна последняя услышанная фраза. Какая разница, для них, уже принадлежавших вечности, кто и в каком порядке будет лежать на этих столах. Начальник политотдела, взойдя на трибуну, объявил траурный митинг открытым. Оркестр исполнил гимн Советского Союза. Сменяя друг друга, выступали ораторы. Они говорили о том, какими героями были погибшие, как они, выполняя приказ, не задумываясь, отдали свои жизни во имя своей Родины. При этом каждый оратор заверял, что Родина-мать их не забудет! Митинг объявили закрытым. Оркестр снова сыграл гимн. Экипажи, развернувшись на площадке перед караульным помещением, под музыку «Варяга» прошли торжественным маршем, отдавая честь погибшим. Родители и родственники бросились к гробам. Воздух наполнился плачем и жалобными криками. Группа, несущая венки, застыла на дороге, ожидая приказа к началу движения. Прощание явно затягивалось. Василий, незаметно привыкший за эти дни к чужому горю, переминаясь с ноги на ногу, тупо рассматривал трясогузку,
«Уже два часа», – заметил Бобылев, поглядев на часы. Внезапно он почувствовал холодок внутри и нарастающее чувство тревоги. Боковым зрением Василий определил, почему ему стало не по себе. Дикие, безумные глаза наблюдали за ним. Эти глаза принадлежали скромно одетой женщине лет тридцати пяти – сорока, в черном, траурном платке; очевидно, матери того, кто лежал в гробу, от которого ее уже оттеснили. Она искала виновника своего несчастья, повинного в смерти ее сына, которого она родила, кормила, лелеяла. Ведь должен же кто-то за это ответить! Простая и тихая женщина и думать не могла, что им может быть кто-то из присутствующих важных старших и высших офицеров. Она боялась их. Но она все равно нашла его. Вот он – молодой военный, с блестящими погонами и нашивками на рукавах. Такой же молодой, как и ее сын. Только он живет и радуется жизни, а ее сына закопают в землю. Женщина не боялась этого военного. У него доброе и порядочное лицо. Он не сможет поднять на нее руку. Василий не успел подумать, о том, что бы это все значило. Женщина, утробно всхлипывая, уже висела на плече Бобылева, царапала погоны безуспешно пытаясь достать пальцами с острыми ногтями его лицо. Маленький рост не позволял этого сделать, еще больше распаляя ее. Защищаясь, Василий прикрылся свободной рукой.
– Почему ты не с ними, почему ты здесь? – вцепившись в рукав тужурки, истерично кричала ему в лицо разъяренная женщина. Из группы поддержки родителей выбежали два старлея. Схватив женщину под руки, они с трудом оторвали ее от Василия.
– За что? – выдохнул он, обращаясь к оказавшемуся рядом капитану 2 ранга, из числа выступавших на митинге. Вместо того, чтобы поддержать его, тот грубо одернул:
– Идите и не останавливайтесь!
Оркестр заиграл траурный марш, и похоронная процессия двинулась к свежевырытым могилам. Обида на всех захлестнула Василия. Ему стали ненавистны и живые и мертвые. С трудом он поднялся на вершину сопки, и, оставив венок в руках напарника, не обращая ни на кого внимания, под треск автоматных очередей прощального салюта, сбежал вниз. У подножия сопки он опомнился и взял себя в руки.
«Пусть Бог ей будет судьей!» – с горечью в душе решил Василий и пошел в сторону гостиницы.
В его номере во всю хозяйничал Леша Иванченко. Он вскрывал ножом банки с компотом и соком и выставлял их в ряд в начале стола. На столе уже стояли тарелки с нарезанным сервелатом, консервные банки с овощами, тушенкой, рыбой и паштетами. Еще перед похоронами все знали, что на официальных поминках в кафе «Дельфин» в Тихоокеанском, будут присутствовать только члены экипажа, родители, командование соединения и «шишки» с флота. Народ недовольно бурчал: «Такие деньги собрали, а они горсточку риса с изюминкой и пол-стопки на поминки пожалели!». Поэтому офицеры электромеханической боевой части К-30 решили помянуть погибших самостоятельно. Василий не стал противиться, когда его попросили провести это мероприятие в его гостиничном номере. Номер по-прежнему стоял пустой. Сосед Василия, придя с моря, сразу же уехал в отпуск.
– Что так рано? – поинтересовался Иванченко.
– Да так получилось, – махнул рукой Василий.
– Помоги резать хлеб! – попросил Алексей.
– Дай хоть переодеться, – раздраженно буркнул Бобылев.
– Ты что? Не в настроении?
– Ну и что? Я же не со свадьбы!
– Извини. Хлеб, я пожалуй, сам порежу, а ты когда переоденешься, найди еще три-четыре стула.
Василий переоделся в свою голубую олимпийку и пошел по гостинице искать стулья. С трудом нашел два стула. Стулья в этот день были нужны всем. В нескольких номерах собирались ребята с других экипажей. «Ничего страшного, сдвинем койки!» – решил Василий.
Офицеры заполнили номер почти одновременно. Кроме дежурного по кораблю, комдива-два и механика, пришли все офицеры БЧ-5. Иванченко разлил купленную заранее водку по стаканам:
– Начнем!
Все встали и их головы разом повернулись в сторону командира первого дивизиона. Примак, понял – начинать ему.
– Что говорить? Ребята молодые. Им бы жить и жить. Я хоть и член партии, но сейчас могу сказать только то, что в таких случаях говорили наши деды и прадеды – пусть земля будет им пухом, царствие им небесное! – сказал Владимир Федорович. Офицеры, не чокаясь, молча опорожнили содержимое стаканов.
– Ну и, наверное, пора заканчивать, – не закусывая, напомнил всем комдив-раз, – через двадцать минут уходит транспорт в поселок.
– А это все куда? – спросил Иванченко, показав рукой на стол. – Выбрасывать что ли?
– Кто опоздает, будет добираться пешком! – ответил комдив. – Если успеете, пожалуйста!
Офицеры начали выходить из комнаты. Некоторые успели выпить на «посошок».
– А Вы что! Не едете? – спросил Владимир Федорович сидящего на месте Иванченко.
– Нет! Посижу немного. Заодно помогу Василию убраться. Все равно мои с Запада еще не прилетели.