Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС
Шрифт:
Немецкие генералы со стеками в руках шли рядом с солдатами, питаясь так же, как и они, воздухом степи. Пришлось пройти многие километры до первых постов питания, но к ним было не подойти. Нас было сорок тысяч, и все голодные и томимые жаждой.
Тысяча, две тысячи человек осаждали одного несчастного повара, под давлением толпы рискующего в любой момент свалиться в свой котел.
Бесполезно было терять время в очереди. Мы смогли лишь налить несколько бидонов воды из источника. Вода была великолепно ледяной. Для раненых, у которых был жар, это хотя бы на время было чудом.
Но сохранить эту свежую
На марше мы видели, чего стоило продвижение танков с юга нам навстречу. Степь была настоящим танковым кладбищем: восемьсот русских и триста немецких танков были подбиты за три недели боев за наше освобождение.
Катюши были брошены в снегу, выставив в воздух двойные полозья цвета опавших листьев.
Во время оттепели много немецких танков засосало в грязь по гусеницы. Мороз вернулся, грязь затвердела, блокируя танки в ледяном панцире. Было ясно, что коридор, пробитый в нашем направлении, без этих танков доживал свои последние дни. Надо было срочно разблокировать эти машины, вросшие в лед и землю, что были тверже чугуна. Экипажи топорами разрубали лед, снег и землю, разжигали большие костры вокруг своих неподвижных машин, лили на землю солярку, все пробовали, чтобы разморозить грязь и освободить цепи гусениц. Но их усилия казались малоэффективными.
Мы чувствовали себя под надежной защитой «Тигров» и «Пантер» – самых мощных немецких танков, снабженных крепкой броней. Они беспрерывно опрокидывали врага, наседавшего с флангов и сзади, но приоткрытый путь оставался лишь приоткрытым путем. Двигаться надо было быстро.
Сорока тысячам моих людей ночью надо было отдохнуть. Мы долго бродили в степи. Поднялась пурга. Снежные волны хлестали нас миллионами ледяных кристалликов. Мы по-прежнему шли, не зная, куда свернуть: влево или вправо.
На второй день нам надо было преодолеть двадцать километров. Пурга стихла. Снег был густым, но солнце золотило его и делало блестящим. Коридор расширялся. Артиллерия смолкла. Вокруг переливались голубые, лиловые и бледно-зеленые отсветы. Красивые ветряки с широкими черными крыльями стояли среди белых полей.
Мы дошли до одной большой деревни. Там коридор заканчивался. Немецкий порядок немедленно вступил в свои права. Десятки запыхавшихся толстеньких тыловых ребят со щеками, похожими на бифштексы, держали большие щиты с написанными на них наименованиями каждой из частей. Надо было перегруппировать взводы, роты. Унтер-офицеры уже громко выкрикивали приказы. Если уж они так орали, значит, действительно наши злоключения закончились!
Я как мог собрал своих валлонцев, менее дисциплинированных, чем их прусские товарищи, и продолжавших чудачить на свободе.
Произошло какое-то шевеление. Ко мне подошел один генерал армейского корпуса. Я был взлохмачен, растрепан, покрыт ошметками слипшейся грязи. Я встал по стойке смирно.
– Идемте, – сказал он мне. – Три раза звонили от фюрера. Он ждет вас. Вот уже два дня как вас повсюду ищут.
Он увел меня. При первых лучах солнца появился самолет. Он приземлился на своих лыжах. Мои товарищи втолкнули меня в кабину таким, каким был, обутым
У Гитлера
Маленький самолет, посланный из степи, пролетал теперь над тылом фронта. Нескончаемые ленты отступающих частей вырисовывались на белизне деревенского пейзажа. Вереницы грузовиков, роты солдат, маленьких, как мухи, шли в этом потоке. Деревни кишели войсками. Природа была восхитительной, сверкающей бесконечным снегом, отмеченная рыжими букетами садов, желтыми соломенными крышами хат, длинными изгородями из почерневшего дерева, круглыми колодцами и большими мельницами на холмах, вращавшими крылья в синем серебристом небе.
В Умани я пересел на специальный самолет фюрера в сопровождении генерала из дивизии Либа и генерала СС Гилле, славного вождя «Викинга».
Трехмоторный с полчаса летел над степью, затем поднялся очень высоко и полностью вошел в облака.
Украина растворилась под машиной. Все. Никогда больше не увижу я ни белую и желтую степь, ни длинные деревни, зарывшиеся в зимний снег, где летом поют комары, ни выкрашенные известью хаты с зелеными и коричневыми ставнями, украшенными голубками, ни пышные закаты с петушиными гребешками, ни высоких девушек с пухлыми щечками, ни азиатские реки среди миллионов желтых подсолнухов…
Мы пролетели среди опаловой ваты неба над болотами бассейна Припяти. Небо понемногу прояснялось. Через просветы в облаках нам иногда открывались сосновые леса, тополиные посадки, какие-то деревни с красными крышами. Там была Европа.
Наконец, мы увидели голубые озера, расцвеченные островками, белевшими как водные луны. Мы были вблизи Литвы над главным штабом Гитлера.
Сначала я подождал у Гиммлера.
В автомашине, на которой за мной приехали на аэродром, я чувствовал, как сотни вшей разъедали мне кожу. Моя военная униформа была отвратительной. Можно было догадаться, что в Генеральном штабе, скромном, но где люди были одеты во все свежее, нам, диким фронтовикам, надо было сконцентрироваться. Поэтому я вошел в ванную и с час плескался там, как кусок старого жесткого мяса.
Гиммлер подарил мне замечательную зеленую рубашку. Это позволило мне не подбирать старую, брошенную в угол ванной, набитую славными вшами Украины, внезапно ошеломленными от такой впечатляющей атмосферы! В окружении рейхсфюрера СС мы довольно долго говорили и о них.
Унтер-офицер поправил ворот моей гимнастерки, оторванный во время одной рукопашной схватки. Я оставил на себе свою полевую униформу, которую выскребли, вычистили и выгладили, влез в свои огромные валенки и вечером сел рядом с Гиммлером в большую зеленую машину, которую он вел лично и в которой он привез меня за сорок километров от своего расположения к командному пункту фюрера.
Главный штаб фюрера, оборудованный на востоке Восточной Пруссии, был в начале 1944 года удивительным.
Мы прибыли туда в полночь. Под соснами фары освещали сотни и сотни работающих людей. Они строили фантастические бетонные укрытия. Фюрер жил в скромном деревянном домике. Мы вошли в квадратный вестибюль. Справа был гардероб. Слева, в глубине, широкая дверь отделяла нас от кабинета Гитлера. Мы подождали некоторое время. Гиммлер время от времени радостно говорил французские слова, которые знал.