Любимец женщин
Шрифт:
Потом я помню, как мы играли в догонялки с японцами, но никак не могли за ними поспеть. Они оказались куда проворнее. Пока мы тащились до Сингапура, они накинулись на Гонконг, Таиланд, Бирму, Малайзию, а потом обрушились на Филиппины. Пришлось по-быстрому сменить курс и спуститься поближе к полюсу. Джикс повесил в кают-компании огромную карту Азии и Океании с красными флажками на иголках. В военной стратегии я ничего не смыслю, но и без того было ясно, что эти косоглазые муравьи расползаются по всей карте, мешая нам пробиться на восток. Пришлось пристать к Австралии.
Впрочем, один черт. В Дарвине мы отпраздновали Новый год,
В Новой Каледонии мы пристали, чтоб починить очередную поломку. Там тоже все готовились к вторжению. Потом мы долго и занудно тащились прямо по тропику Козерога. Глядя на Джиксову карту, я сообразила, что япошкам этот тропик не за фигом, разве чтобы захватить Антарктиду и потом с тыла напасть на эскимосов. Правда, иногда над нами принималась кружить какая-то их козявка, почти и невидная в синем небе, вероятно, размышляя, не протаранить ли нашу посудину. Тут же объявлялась тревога, и по камикадзе палили из зениток. Но всякий раз ему удавалось благополучно смыться.
Зато мне посчастливилось побывать на Таити. Мы там простояли весь май 42-го, да еще весь июнь – опять забарахлил этот вонючий мотор. Поскольку это французская колония, Джикс разрешил нам сойти на берег, но только ночью. И на том спасибо. Ночной Папеэте – просто финиш, очень вам рекомендую. Шлюхи и урны, конечно, очень красивы при луне, но я на них быстро нагляделась и пожалела, что не осталась на посудине поглазеть какой-нибудь паршивый фильмец или вспомнить с Фредериком молодые годы и счастливые денечки в Мозамбике.
Да и все на «Пандоре» пресытились туризмом. Джикса теперь интересовала только война. Он приказал поверить в салоне фотографии Макартура и Нимитца в рамочках и всякий раз перед едой поднимал тост за их здоровье. При этом взирал на фото глазами, полными нежности и безграничной веры. Эсмеральда мне потом объяснила, что в эту тяжкую, но и великую годину он обрел в Даге, с его трубкой и черными очками, отца, а в адмирале – идеал морехода, каким мечтал стать сам. Это ж ясно как дважды два, мол, только я одна не допетрила, просто стыд. Но мне вовсе не было стыдно, во-первых, потому что я привыкла считаться идиоткой, во-вторых, потому что давно уже заметила, что все тут свихнулись, а она сама в первую очередь. Когда мы проплывали Суматру, Эсмеральда вдруг взмолилась, чтобы я не дала ей попасться живой в лапы к япошкам, этим насильникам подлым, если они, конечно, на нас нападут. Умоляла пальнуть ей в голову. Даже приподняла волосы, чтобы показать, куда именно целить. Потом затащила меня в свою каюту, чтобы показать пистолет с костяной ручкой и объяснить, как он стреляет.
У Орлом-и-Решкой тоже крыша поехала. Она уже давно со мной не разговаривала, а тут вдруг заговорила, чтобы предложить напялить каски и по очереди с ней дежурить у зенитки. А то ведь в команде может оказаться предатель. Куда я ее послала, вы догадаетесь. Перед тем как отплыть с Таити, Джикс всех собрал и сообщил без всяких хиханек, что нас сейчас ждет
Вот, собственно, и все. Я могла бы вам еще много чего понарассказывать про наши склоки с Фредериком по каждому пустяку, про то, как в один прекрасный день он удалился в трюм и заперся в своем чулане, а я все-таки вышвырнула фильмы за борт, как в одну прекрасную ночь он согнал меня с моей собственной постели – видите ли, вдруг стало тесно – и я, как собачонка, спала на подстилке, и еще про много пакостей. Могла вам описать, как с каждым днем любовь угасала, потому что скука оказалась врагом почище, чем японцы. Но зачем? Суть в том, что трахались мы все реже и реже.
Если мужик, с которым вы чего только не выделывали в течение долгих месяцев, вдруг стал отлынивать, с ним все ясно. Возможны только две причины: либо он завел другую бабу, либо, наоборот, слишком долго трахался только с тобой. Все телки с «Пандоры» были у меня на подозрении. Но, поскольку их было всего четыре, вычислить ту, что одалживала у меня Фредерика, было нетрудно. Я уже говорила, что Диди я отбросила сразу. Орлом-и-Решкой, с Матье впереди и Стокаммером сзади, с фишками скрэббла в руках, с креветками во рту, с каской на башке, готовящая зенитку к бою, уж и не знаю как сумела бы перепихнуться с моим мужичком. Эсмеральда? Никогда не поверю. Она б ему причинное место оторвала. Оставалась Толедо. Каких только жутких планов я не вынашивала, каким только воображаемым пыткам ее не предавала. Теперь мне ужасно стыдно. Моей соперницей оказалась вовсе не она. Однако, неотступно преследуя ее по пятам, как учили у скаутов, я и вляпалась в дерьмо.
Однажды лунной ночью, когда очередная свара избавила Фредерика от обузы меня ублажать, встаю с постели, поднимаюсь на верхнюю палубу и скребусь в кабину к стюардессам. Толедо уже спит, Диди тоже Извиняюсь, вру, что перепутала лестницы. Они, наверно, решили, что я надралась. На самом деле – ни в одном глазу, хотя и утешилась в своем одиночестве, вылакав пару бутылок шампани. Вовсе не спьяна, а совершенно сознательно я решила обшарить все закоулки этой паршивой посудины и чпокнуть любого, кто бы ни трахался с Фредериком, будь то баба, мужик или зверь.
В черной ночной рубашке, пошатываясь от качки, я обошла всю палубу, заглядывая в каждый иллюминатор. Светился только один из них Когда я к нему направлялась, дверь каюты приоткрылась, и я едва успела мотнуться в темный угол и там замереть. Было два или три часа ночи. Каюта принадлежала Орлом-и-Решкой. Эта жирная корова тоже была в ночной рубашке, только белой Подсвеченная еще и луной, она смахивала на привидение. Вижу, как это привидение буквально утопило Фредерика в объятиях, а потом чуть не всосало своей пастью. Такое было гадкое зрелище, что я едва не хлопнулась в обморок. Пришлось закусить палец, чтобы, сразу не отдать концы, не крикнуть, не разреветься. Наконец она изрыгнула Фредерика. Он выкатился из каюты, прошел прямо рядом со мной, шмыгнул к лестнице – и нет его. Одет он был в тот самый пуловер в белую полоску, мой подарок.