Любимец женщин
Шрифт:
Тогда Фредерик ей говорит:
– Я хорошо знаю, кто зажигает огонь и почему. Так что не бери в голову.
И, конечно, я думаю, что он считает, что это я. Я говорю:
– Да как я могу? Всю ту ночь я провожу у тебя в руках и ни разу не выхожу из дому.
Он на то отвечает:
– Разве я говорю, что это ты? Ты все еще видишь во мне теки?
Это значит враг. Я говорю – нет, и бегу далеко, чтобы не слышать глупости, которые делают больно всем.
После Эсмеральда хочет поставить в хижине материю одного австралийского
После она больше не хочет, чтобы Фредерик приходит на ее сторону поговорить и видит ее голую. Он поднимает плечи и говорит:
– Ладно, когда хочешь еще – говоришь.
И потом никогда уже не приходит на ее сторону.
После, на пляже, она одна, и грустная, и поет, как он раньше, когда привязан. На любое мое слово она отвечает: "У меня нет неудовольствия против тебя, Йоко. Мне хорошо так". И Фредерик единственный раз приходит с ней поговорить, сидя рядом с ней на песке, и она ставит свою голову ему на плечо и плачет. А я далеко и потому не слышу их слов.
После, в ночи, когда она сидит по ту сторону парашютной материи и у меня горячее желание дрючиться, стоит мне только влезть на Фредерика или ему на меня, как она кошмарит. Она кричит, чтобы нам помешать. Я знаю, что она делает так нарочно, потому что и у меня бывают иногда плохие сны, но я никогда не рассказываю их так хорошо своим голосом в ту самую минуту, когда они приходят, да еще с такой точностью, как она:
– Боже мой, вот я на многолюдном приеме! И все эти мужчины на меня смотрят! Боже мой, мое замечательное платье зажимает дверью, а я забываю надеть трусы! Они меня видят! Они все могут видеть мой голый зад!
Я с неудовольствием говорю Фредерику:
– Не слушай, ну пожалуйста, не слушай!
Но попробуйте-ка дрючиться вот так – сами увидите, как это.
Другим днем Фредерик вкусно кушает раковины, которые я беру под океаном. И, как это часто, находит жемчужину. Мы все три в хижине, Эсмеральда лежит в гамаке. Тогда он говорит:
– Йоко, ты берешь много таких жемчужин?
Я иду на место в полу, где прячется мое богатство, и поднимаю доску, и достаю мешочек, который мастерю из носка Акиро по прозвищу Батяня, когда нас выбрасывает на этот остров. И я сильно сотрясаю мешочком, чтобы показать вес, а после открываю его перед Фредериком, и он своими глазами видит все прекрасные жемчужины, которые я держу для родителей, или для доброго супруга, или для кого угодно, не знаю. Тогда он, очень удивленный, говорит:
– Черт побери! Да это, может, поценнее, чем наследство моей бабушки!
А я говорю:
– Я даю тебе три жемчужины за каждый раз, что ты крепко целуешь мои губы, и пять – за каждый раз, что ты крепко целуешь мои кончики грудей, и десять – за каждый раз, что ты соглашаешься быть моей резвой лошадкой, и все-все – за один раз, что ты их хочешь, ничего мне не делая, потому что они твои.
Тогда он ржет, и я тоже, но Эсмеральда говорит:
– Что это еще за наследство вашей бабушки? Мне вы никогда про это не рассказываете.
Тут молчание, и Фредерик отвечает:
– Это вас не касается.
И без других слов ест раковины.
Наконец наступает та ночь Меня дрючит Фредерик по нашу сторону материи, а Эсмеральда говорит во сне, чтобы нам помешать. Он делает так, будто у него нет ушей, и она по моим радостным стонам понимает, что может снить себе какие угодно сны – мне на это плюнуть и растереть. Тогда она придумывает вот это, хотя слова могут быть и не совсем точными:
– Боже мой, вот я в крестьянском доме, мои родители где-то на деревенском празднике! Этот синий солдат рвет руками мое платье и швыряет меня на пол! Ах, теперь он мнет мою грудь и мой голый зад! Боже мой, он входит в меня и получает во мне удовольствие! Как мне больно! Как замарано мое тело! Я хочу умереть! Господи Боже мой, прости меня, я бросаюсь вниз!
И все то время, что эта безумная орет, Фредерик орет тоже:
– Прекратите! Вы не имеете права! Прекратите, или я встаю и заставляю вас замолчать!
Конечно, он отделяется от меня и садится сидеть на матрасе, держа голову в руках, а Эсмеральда этим временем обманно просыпается и говорит:
– Ах, какой ужасный сон!
Тогда я, Йоко, говорю Фредерику:
– Какой же ты дурак! Ты ведь понимаешь, что эта женщина не спит, она говорит нарочно, чтобы нам помешать!
А он отвечает:
– Даже во сне она не имеет права! – А ей орет: – Слышите? Вы не имеете права!
Тогда она со смехом говорит с той стороны материи:
– Помилуйте, дорогой мой, это же неуправляемо! Такова дурость людей на этом острове, да и в любом другом месте.
Фредерик выпрямляется без капельки крови под кожей лица и говорит:
– Стерва!
И после никогда, вы слышите, никогда он никому ни разу не говорит ни слова – ни ей, ни мне.
ЙОКО (7)
Рассказываю вам его дело много дней и недель после: молчаливый, как без языка, он рубит бамбуки и деревья топором. Когда усталый, курит сигарету и пьет воду или спирт из плодов. Иногда плавает в океане, один. Я иду к нему. Говорю:
– Я, Йоко, ничего не делаю против тебя, и я несчастна, что ты со мной не говоришь. Умоляю тебя говорить со мной!
Ничего. И Эсмеральда просит его прощения за свою вину, и я своими ушами слышу, что она говорит, и ее слова скромные и прекрасные, и они гонят слезы на мои глаза. Он – ничего Рубит бамбуки.
Память о ране в этом человеке такая же длинная, как и его терпение. Я часто иду к нему, когда он рубит топором и с лица и тела его течет пот. Я ставлю на землю еду, но он ее не ест. Он готовит свою еду из плодов, и корней, и раковин, а иногда из яиц джунглей. Спит он на песке под хижиной. Его борода растет и волосы. Тогда мы видим, что он собирает вместе бамбуки крепкими веревками и строит стену другого дома у желтых скал. После он строит пол. После – большую циновку из сильно-сильно сжатых трав. Я говорю Эсмеральде: