Любимое уравнение профессора
Шрифт:
Коренёк еще долго расстраивался по этому поводу и лишь с годами приучил себя к мысли о том, как же здорово, что «Тигры» так долго вообще выбивались в плей-офф. Поскольку уже после 1993 года они словно впали в затяжную медвежью спячку. Хотя и сегодня, уже в новом тысячелетии, продвинутые коллекционеры еще перебирают их бережно в своих сундучках.
Шестое место. Потом пятое. А потом снова шестое, шестое, шестое. Сменили несколько менеджеров. Синдзе уехал играть в Америку, Минору скончался.
Но если вспомнить, переломный момент в их карьере случился именно тогда, 11 сентября 1992 года. Победи
Завершив вечеринку, мы прибрали во флигеле, вернулись домой и тут же включили радио. Шел уже третий иннинг, и счет был 3:3. Коренёк вскоре заснул, а игра все не кончалась, и я дослушала ее до конца.
Какое-то время я думала о Профессоре и вспоминала, как тепло мы сегодня прощались — просто желая друг другу спокойного сна.
А затем достала формулу Эйлера и долго блуждала по ее задумчивым лабиринтам.
Дверь в комнату Коренька я оставила наполовину открытой — мало ли что. Оттуда, где я сидела, просматривалась кровать Коренька. А у самого изголовья — бейсбольная перчатка, которую Профессор подарил ему на день рождения. Настоящая, стопроцентная «ловушка» из натуральной кожи, с сертификатом качества от Молодежной ассоциации бейсбола.
После того как Коренёк задул свои свечки, я зажгла в кухне свет, и Профессор наконец-то заметил, что под столом валяется отцепившаяся записка. Сам момент этого открытия оказался счастливым для них обоих: Профессору записка объяснила, где он спрятал подарок для Коренька, и помогла сообразить, что вообще происходит. Ну а Коренёк, понятное дело, получил свою фантастическую перчатку.
О том, что дарить подарки Профессор не привык, я догадалась сразу. Свой подарок Кореньку он протягивал так неуверенно, будто боялся, что его скромного дара не примут. И когда Коренёк, на седьмом небе от счастья, полез к нему обниматься и целовать ему щеки, Профессор застыл в растерянности, не понимая, как на это реагировать.
Перчатку эту Коренёк не снимал с левой руки весь оставшийся вечер. Не возмутись я вовремя, наверняка стал бы ужинать прямо в ней.
Лишь через несколько дней я узнала, что и выбор, и покупка этой перчатки — исключительно заслуга Мадам. Ведь именно ей Профессор и поручил разыскать — чего бы это ни стоило! — «самую элегантную» из всех бейсбольных перчаток на свете.
Весь остаток той вечеринки мы с Кореньком держались так, будто ничего особенного не случилось. Да и что, собственно, произошло? Сам факт того, что Профессор забыл о нас через десять минут после нашего ухода, — еще не повод для беспокойства. Мы начали вечеринку, как планировали. Познакомились еще глубже с феноменом профессорской памяти. Использовали накопленный опыт, приспособились к новой ситуации и справились в лучшем виде.
И все-таки я чувствовала: странное беспокойство зародилась тогда в каждом из нас троих и весь вечер скреблось в моей памяти, где-то рядом с воспоминанием об испорченной скатерти. Вот и Коренёк, получив свою перчатку, стал чаще отводить глаза, когда я на него смотрела. Казалось бы, мелочь? Но чем больше таких мелочей накапливалось, тем сильнее терзало нас это самое беспокойство.
Но и портить вечеринку было нельзя. Подвиг Профессора, придумавшего Лучшее Доказательство, стоил того, чтобы отметить его по достоинству, а симпатии, которые Профессор неизменно питал к Кореньку, несмотря на мелкие недоразумения, были такими неподдельными, что не могли не тронуть сердце. И хотя бы сегодня мы старались не грузить себя мрачными мыслями, а просто угощались до отвала, смеялись как дети, болтали о простых числах и обсуждали бейсбол — от карточек Энацу до победы «Тигров» в чемпионате.
Сама мысль о том, что он празднует чье-то одиннадцатилетие, приводила Профессора в тихий восторг. Этот простенький день рождения он воспринимал как некий священный ритуал. Да так серьезно, что я и сама стала чаще задумываться, насколько он дорог для меня — день, когда мой сын появился на свет.
Той же ночью, чуть позже, я осторожно, стараясь не смазать карандашных линий, провела пальцем по формуле Эйлера. Я смогла оценить на ощупь стройность ножек у , спокойную уверенность точки над i и радушие, с которым его величество ноль раскрывает свои объятия всем, кто добрался к нему на вершину.
Но игра все тянулась, хотя у «Тигров» было много шансов победить. Я прослушала двенадцатый, потом тринадцатый, а там и четырнадцатый иннинги со странным чувством, будто слушаю запись того, что должно было закончиться еще пару часов назад. «Тиграм» не хватало всего одного хоум-рана, но они никак не могли добежать до «дома». За окном сияла полная луна. Близилась полночь.
Но если дарить подарки Профессор не умел, то получать их талант у него был редчайший. Выражение лица, с которым он принимал карточку Энацу из рук Коренька, мы запомнили на всю оставшуюся жизнь. С теми детскими усилиями, что мы потратили на поиски этой карты, его благодарность была несопоставима. Хотя бы уже потому, что глубоко в сердце он всю жизнь только и повторял себе и другим: «Человечек я мелкий, много не стою…»
Перед нами же с Кореньком он просто бухнулся на колени — видимо, с тем же благоговением, с каким преклонялся перед своими числами. Склонил голову, закрыл глаза и сложил перед носом ладони в некой молитве. Так серьезно, что у нас даже сомнений не оставалось: благодарности такого полета наш подарок уж точно не стоит.
Развязав желтую ленточку, он долго смотрел на карту. А затем поднял взгляд и попытался что-то сказать, но губы не слушались, и тогда он просто прижал эту карту к груди.
«Тигры» так и не выиграли тот матч. После пятнадцатого иннинга игру решили закончить вничью со счетом 3:3, а всего она длилась 6 часов 26 минут.
А уже в воскресенье, 13 сентября, Профессор переселился в клинику-пансионат.
Об этом мне сообщила по телефону Мадам.
— Что-то срочное?! — испугалась я.
— Сам переезд планировался давно, — ответила она. — Мы просто ждали, когда в клинике освободится место.
— В последнюю пятницу я задержалась после работы. Надеюсь, дело не в этом? — уточнила я.