Любимый цветок фараона
Шрифт:
— Сама Маат устами своего жреца послала меня к вам, и сам Пта, устами своего жреца открыл мне правду о Нен-Нуфер. Для чего, скажи мне? Не для того ли, чтобы подарить успокоение, которое я жажду и которое могу найти лишь в ее объятьях? Успокоение, которое необходимо мне, чтобы поддерживать установленный Богами порядок.
В повисшей тишине звонко заквакали лягушки.
— Не то успокоение ты ищешь, Райя. Ты успокоишься, когда Нен-Нуфер достойно воспитает тебе сына, а не когда вырвет из твоей груди стон наслаждения. Она слишком умна даже для жрицы Хатор, и тебе следует ценить ее
По губам фараона скользнула улыбка.
— Я сегодня не смог отыскать комнату Хемет. Зашел к царице Ти. Ты помнишь ее?
— Сети кивнул. — А я не в силах вспомнить ее лицо. Знаешь ли, что с ней произошло?
— Оспа оставила на лице глубокие рытвины.
— Оспа? Не припомню что-то, чтобы во дворце кто-то болел.
— А никто и не болел, кроме нее, оттого она и считает свою болезнь наказанием Великой Хатор за прелюбодеяние и убийство ребенка.
Фараон даже скрипнул стулом.
— Не может быть!
— Да, да… Отец тогда запретил ее трогать, но Боги не оставили злодеяние безнаказанным. Она живет затворницей, и по правде я думал, что уже разучилась говорить на нашем языке.
— Она говорит настолько чисто, будто рождена в Кемете.
— Чему удивляешься! Ти прислали отцу, когда девочке не было и десяти.
— Теперь понятно, чего так всполошилась Хемет, узнав, что я отдал сына жрице Хатор. Вспомнила о своем прелюбодеянии и решила, что пришло время расплаты,
— фараон усмехнулся в голос. — За обедом я ее успокою, — он вновь улыбнулся.
— Скажешь теперь, что Пта и Маат открыли мне правду, чтобы несчастная Хемет не мучилась?
— Они открыли тебе правду про Ти, чтобы ты вспомнил, что Хатор не прощает тех, кто берет чужое.
Сети поднялся так стремительно, что кресло откатилось назад. Фараон тоже вскочил и за плечо развернул брата к себе лицом.
— Ти была царицей, а Хемет он так и не взял к себе на ложе.
Сети скинул руку фараона и сказал вкрадчиво:
— Я говорю про Нен-Нуфер. Не гневи Богиню. Я в силах защищать тебя перед людьми, но не перед Осирисом. И Пта может открыть своим жрецам правду о тебе, слышишь меня?
Сети не стоило кричать. Эти слова фараон расслышал бы и шепотом. Пта уже открыл им правду, о которой бедный Сети даже не догадывается.
— Ступай домой, — приказал фараон потухшим голосом. — И не тревожься о Нен- Нуфер. Я не смущу ее покой. Только дай мне побыть немного с Райей и успокоить его мать, а потом я пришлю мальчика к тебе, а сам забуду дорогу к твоему дому.
Он говорил и не верил себе. Он понимал, что теперь с еще большей тоской станет глядеть с террасы в сад и в ласках других женщин ему будут чудиться губы Нен- Нуфер, и не сможет он спокойно глядеть на цветок лотоса, запутавшийся в черных волосах.
Фараон вернулся на террасу и, уткнувшись носом между лопаток сына, еще долго лежал без сна — в шелесте ночного ветра ему мерещился шелест песка. Сети ушел, а Нен-Нуфер никогда не придет к нему по своей воле, и Асенат побоится ныне преступать запреты отца.
С рассвета до полудня Райя неотлучно находился при отце. Только во время судилища Хентика велел мальчику отойти от трона, дабы не смущать просителей. Обед подали у пруда, как и было оговорено, и Хемет не заставила себя ждать — фараону показалось, что никогда прежде не видел он ее настолько красивой. Должно быть, и она поднялась с рассветом, чтобы прислужницы успели убрать с лица все следы страданий, которые претерпела их госпожа в разлуке с сыном. Столько украшений она не надевала даже для погребальной церемонии фараона Менеса. Хемет склонилась в глубоком поклоне и осталась стоять в отдалении от стола.
Райя хотел броситься к матери, но едва поднявшись, опустился обратно в кресло, будто неприкрытая радость могла огорчить отца, приподнявшего для него занавес во взрослый мир, о котором он не мог помыслить еще месяц назад. Но рука фараона легла на его голую спину и легонько подтолкнула к матери. Царевич медленно подошел к ней и лишь на краткий миг припал к укрытой ярким воротником груди. Хемет сама оттолкнула сына, направив обратно к столу, и пошла следом к третьему креслу.
— Я не ожидала, что мы будем одни, — Хемет вновь склонила голову, и вплетенные в парик бусины со звоном коснулись пустого фиала. — Я надеялась увидеть жрицу Хатор.
Темные блестящие глаза прожигали огнем, но на лице фараона не дрогнул ни один мускул. Райя покосился на отца, не уверенный, что имеет право ответить за него.
— Я забрал Райю к жрецу Маат, чтобы у жрицы Хатор было время научить Асенат тому, что не должно знать мужчине, — отчеканил фараон, и его слова подытожил нестройный перезвон бусин парика Хемет.
Фараон хлопнул в ладоши, и прислужницы тут же подступили к столу, чтобы наполнить фиалы гранатовым вином. Хемет подняла свой и пожелала фараону благоденствия и бессмертия. Фараон ел молча, стараясь не слушать сына, рассказывающего матери о днях, проведенных вдали от нее. Не слушал, потому что Райя и фразы не мог сказать, чтобы не вставить имя наставницы. Фараон сидел с опущенными ресницами: тени опахал на столе под музыку сыновьих слов оживали, обретая желанные черты. Не в силах больше терпеть эту муку, фараон поднялся и, дав сыну разрешение остаться до утра с матерью, удалился в свои покои, велев не тревожить его, сославшись на плохое самочувствие.
Он и вправду почувствовал головную боль. Сидя в кресле против застеленной постели, он сжимал виски с такой силой, что на ресницах проступали слезы, и теперь уже из слез продолжали рождаться мучительные образы, разжигавшие не только разум, но и тело. На закате фараон не выдержал и спустился в сад, вновь велев страже оставаться на месте. Он домчался до стены умело пущенной стрелой и припал грудью к хранившему дневное тепло камню, чтобы восстановить дыхание. Он не пойдет в дом. Если Бастет угодно, она приведет Нен-Нуфер к пруду, и ей было угодно.