Любимый ученик Мехмед

Лыжина Светлана

Именно поэтому 22-я газель Мехмеда (Авни) имеет начало, которое мы встречаем у многих поэтов:

О, виночерпий, дай вина! Тюльпаны через день-другой исчезнут.

Мехмед намеренно заимствует у классиков, чтобы подчеркнуть свою связь с традицией (в данном случае суфийской).

Перевод с арабского языка:

Башшар ибн Бурд (714– 783)

О, виночерпий — я в огне, налей же мне, налей!

Перевод с персидского языка:

Омар Хайам (ок. 1048 — ок. 1123)

Виночерпий, бездонный кувшин приготовь!

Саади (1210–1292)

Эй, виночерпий! Дай кувшин с душою яхонта красней!

Амир Хосров Дехлеви (1253– 1325)

О, налей сегодня чашу, виночерпий, дополна…

Что касается 59-й газели, раскритикованной Бабингером, то она тоже вписывается в традицию. Весна, сад, розы, слёзы — это всё типично для восточной любовной лирики, но «типично» не значит «плохо». Можно даже найти примеры, когда кто-то из поэтов как будто следует за Мехмедом.

Из 59-й газели Мехмеда (Авни):

В саду гуляя, можешь ты уловками жеманства Жасмин очаровать: тот ветками поклонится сто крат!

А вот как пишет поэт, который жил на двести пятьдесят лет позже — перевод с турецкого языка:

Ахмед Недим (1681–1730)

Жасмины приняли вдоль стен почтительные позы.

2) Также Бабингеру не нравится то, что Мехмед гораздо больше сочинял по-турецки, чем на персидском языке. Сочинять на персидском языке в средневековой Турции считалось хорошим тоном, поэтому Бабингер «удивлён» перекосом в творчестве Мехмеда, но и тут неправ. Бабингеру следовало не удивляться, а похвалить за такой выбор.

Когда поэт пишет на родном языке, то принимает посильное участие в создании литературного языка своего народа. Например, Данте и Петрарка прекрасно знали латынь, но строчили стихи не на латыни, как в то время полагалось в Европе, а на родном диалекте, но зато теперь эти авторы называются создателями итальянского литературного языка, заслужили почёт и памятники.

В турецкой поэзии такие авторы как Юнус Эмре (ок. 1240–1320) и Ахмед-паша (1420–1497) тоже заслужили почёт и памятники, поскольку сочиняли не на персидском, а по-турецки, создавая турецкий литературный язык.

Мехмед, конечно, был не так талантлив, как поэты-классики, но всё-таки внёс свой скромный вклад в развитие турецкого литературного языка. Мехмеда тут не в чем упрекнуть.

3)

Если уж придираться по существу, то можно сказать, что Мехмед (Авни) мало думал о своих возможных читателях. Он из тех поэтов, которые пишут больше для себя — фиксируют своё эмоциональное состояние в тот или иной момент времени, чтобы позднее пережить это ещё раз, перечитывая собственные стихи.

Мехмеду в его стихах, конечно, было всё понятно, а вот сторонний читатель мог бы и не догадаться, что хотел сказать автор.

Этот ускользающий смысл нельзя объяснить недостатками перевода. (Увы, хороших русских переводов поэзии Мехмеда мне найти не удалось, поэтому я пользовалась английскими). Итак, я читала разные переводы — и в серьёзных изданиях, и в Интернете — но и там, и там в стихотворениях попадаются туманные места, которых по идее быть не должно.

Хороший поэт понятен широкому кругу читателей, а не только себе. Именно поэтому и можно утверждать, что Мехмед (Авни) — поэт средний, хотя у него есть удачные, то есть полностью понятные, стихотворения.

* * *

Бабингер совершенно справедливо говорит, что Мехмеда напрасно называют одним из лучших турецких поэтов своего времени. Мехмед им не был. Лучшим турецким поэтом той эпохи, намного превзошедшим своих собратьев по перу, официально считается Ахмед-паша — один из придворных Мехмеда и его «сердечный друг» (читай «половой партнёр»).

Ахмед-паша настолько известен в узких кругах литературоведов, что его стихи были переведены на русский язык даже в СССР, в советские времена. Правда, советские редакторы вынуждены были представить Ахмеда-пашу кем-то вроде революционера — свободолюбивым человеком, который страдал под гнётом султанской власти.

Надо сказать, что они почти не соврали. Ахмед-паша действительно был не в восторге от того внимания, которое получал от Мехмеда, тяготился им. В итоге оказался уличён в том, что хотел изменить султану с придворным пажом, попал в тюрьму, но затем Мехмед помиловал «изменника» и отправил в ссылку. Стремление к свободе + тюрьма + ссылка = революционер.

А вот одно из стихотворений Ахмеда-паши. По форме это классическая газель. Половая принадлежность человека, к которому обращается поэт, не ясна:

Кровью глаз пишу письмо, — о свидании молю, Ливни слёз прольёт перо в каждую строку мою. Я пишу, но сух мой слог — пусть пустыню слов моих Орошает слёз поток, — я пишу и слёзы лью. Раз в году свершают хадж — в Мекку ходят раз в году, Так и я лишь раз в году у твоих дверей стою. Сам себе твердил не раз, но к советам разум глух: Радость нам даётся раз, — дважды не бывать в раю. Кровью изошёл Ахмед, кровью изошло перо: Оба ранены тобой, — нас двоих спаси, молю.