Любите ли вы Брамса? (сборник)
Шрифт:
— Да, солнце, — отозвалась она.
С минуту оба не шевелились, она по-прежнему стояла в витрине, выше его, спиной к нему и все же опираясь на его руку. Потом отодвинулась.
— Вам бы не мешало пойти поспать.
— Я голоден, — возразил он.
— Тогда идите завтракать.
— А вы не хотите пойти со мной?
Она заколебалась. Роже звонил ей и сказал, что, вероятно, задержится. Она рассчитывала забежать в бар напротив и съесть бутерброд, а потом отправиться за покупками. Но при этом неожиданном зове солнца она с отвращением представила себе изразцовые стены кафе и залы больших магазинов. Вдруг захотелось увидеть траву, пусть даже по-осеннему пожелтевшую.
— Я хочу видеть траву, — сказала она.
— Поедем на траву, — согласился он, — Я на старенькой машине. Ехать нам недолго…
Она настороженно подняла ладонь. Загородная поездка с этим незнакомым мальчиком, должно быть, получится ужасно тоскливой… Целых два часа с глазу на глаз.
— Или в Булонский лес, — поспешил предложить он. — Если вам надоест, можно по телефону вызвать такси.
— До чего же вы предусмотрительны!
— Признаюсь, сегодня утром, когда я проснулся, мне стало очень стыдно. Я пришел просить у вас прощения.
— Такие вещи случаются со всеми, — любезно сказала Поль.
Она накинула пальто; одевалась она элегантно, сo вкусом. Симон распахнул дверцу машины, и она села, так и не вспомнив, когда сказала «да», когда согласилась на этот дурацкий завтрак. Садясь в машину, она зацепилась за что-то, порвала чулок и даже застонала от злости.
— Ваши подружки, видимо, ходят в брючках.
— У меня их нет, — ответил он.
— Кого, подружек?
— Да.
— Как же так получилось?
— Не знаю.
Ей захотелось подтрунить над ним. Ее веселила эта смесь застенчивости и дерзости, остроумия и серьезности, минутами просто смешной. Он сказал «не знаю» низким голосом, с таинственным видом. Она покачала головой.
— Попытайтесь-ка вспомнить… Когда началось это поголовное охлаждение?
— Я сам виноват. У меня была девушка, очень миленькая, но чересчур романтичная. Есть такой идеал юности для сорокалетних.
Ее вдруг словно ударили.
— А каков идеал юности у сорокалетних?
— Ну, в общем… вид у нее был зловещий, гнала машину как безумная, судорожно стиснув зубы, проснувшись, первым делом хваталась за сигарету… а мне она объясняла, что любовь не что иное, как контакт кожных покровов.
Поль расхохоталась.
— Ну а дальше что?
— Когда я ушел, она все-таки плакала. Я вовсе этим не хвастаю, — поспешно добавил он. — Все это противно.
В Булонском лесу пахло мокрой травой, медленно увядавшим лесом, осенними дорожками. Симон остановился перед маленьким ресторанчиком, быстро обежал вокруг машины и открыл дверцу. Поль вся напряглась, чтобы выйти из машины как можно грациознее. Уж раз она пустилась на приключения, надо держаться.
Симон первым делом заказал коктейль, и Поль бросила на него суровый взгляд.
— После такой ночи полагается пить чистую волу.
— Но я прекрасно себя чувствую. И, кроме того, это для храбрости. Ведь должен же я сделать так, чтобы вы не слишком скучали, вот я и стараюсь быть в форме.
Ресторан был почти пустой, а гарсон — хмурый. Симон молчал и продолжал молчать, когда заказ уже был сделан. Но Поль и не думала скучать. Она чувствовала, что молчит он неспроста, что он, конечно, разработал план беседы за завтраком. Должно быть, у него уйма каких-то своих скрытых мыслей, как у кошки.
— Более броско, — жеманно произнес он, передразнивая владельца магазина, и Поль от неожиданности даже расхохоталась.
— Оказывается, вы умеете прекрасно передразнивать людей.
— Да, неплохо. К несчастью, у нас с вами слишком мало общих знакомых. Если я покажу вам маму, вы скажете, что я презренная личность. А все-таки рискну: «Не кажется ли вам, что пятно атласа здесь, чуть правее, создаст теплоту, уют»?
— Хоть вы и презренная личность, но похоже.
— А к вашему вчерашнему другу я еще не присмотрелся. И, кроме того, он неподражаем.
Последовало молчание. Поль улыбнулась.
— Да, неподражаем.
— А я? Я лишь бледная копия десятков молодых людей, слишком избалованных, у которых благодаря родителям имеется, какая-нибудь необременительная профессия и которые заняты лишь тем, чтобы занять себя. Так что вы в проигрыше — я имею в виду сегодняшний завтрак.
Его вызывающий тон насторожил Поль.
— Роже сегодня занят, — сказала она. — Иначе я не была бы здесь.
— Знаю, — отозвался он, и в голосе его прозвучали озадачившие ее грустные нотки.
Во время завтрака они беседовали о своих занятиях. Симон изобразил в лицах целый судебный процесс по поводу убийства из ревности. Во время судоговорения он вдруг выпрямился и, тыча пальцем в сторону Поль, которая не могла удержаться от смеха, воскликнул:
— А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству.
Он замолчал, выпил залпом стакан вина. Поль не пошевелилась.
— Страшный приговор, — с улыбкой произнесла она.
— Самый страшный, — уточнил он. — Не знаю более страшного приговора и притом неотвратимого. Лично для меня нет ничего ужаснее, как, впрочем, и для всех. Только никто в этом не признается. А мне временами хочется выть: боюсь, боюсь, любите меня!
— Мне тоже, — вырвалось у Поль.
Вдруг ей представилась ее спальня, угол стены против кровати. Спущенные занавеси, старомодная картина, маленький комодик в левом углу. Все то, на что она глядела каждый день утром и вечером, то, на что она, очевидно, будет глядеть еще лет десять. Даже более одинокая, чем сейчас. Роже, что делает Роже? Он не вправе, никто не вправе присуждать ее к одинокой старости-, никто, Даже она сама…