Люблю твои воспоминания
Шрифт:
— А, тогда ладно, — хором отзываются Эл с Джастином.
— Не вижу ничего смешного! — Дорис переводит дыхание и внезапно набрасывается на Эла: — Тебе, мой котик, никогда не стать миллионером, покуда ты лопаешь столько пончиков, что не можешь подняться по лестнице, не устраивая на полпути обеденного перерыва!
Бэа, напуганная этой бурей эмоций, прячется за Джастина, и тот говорит ей, еле сдерживая смех:
— Пошли, дорогая, давай уйдем отсюда, пока дело не дошло до драки.
— Куда это вы собрались? Можно мне с вами? — спрашивает Эл.
— Я иду
— Удачи, блондинка! — Эл треплет племянницу по волосам. — Мы будем тебе хлопать.
— Спасибо. — Бэа с недовольной гримасой поправляет прическу. — О, кстати, это мне кое о чем напомнило. Та женщина, что позвонила из Ирландии, Джойс, да?
Что, что, что?
— Да, ее зовут Джойс. Но о чем ты?
— Она знает, что я блондинка.
— Откуда это? — с удивлением спрашивает Дорис.
— Сказала, что просто угадала. Но это еще не все. Перед тем как повесить трубку, она сказала: «Удачи на вашей балетной премьере».
— Ну и что тут такого? — пожимает плечами Эл.
— Да то, что я потом стала вспоминать наш разговор и уверена: я и слова не сказала о том, что мне предстоит выступление в балете.
Джастин с беспокойством смотрит на Эла: его тревожит, что в эту историю оказалась вовлечена его дочь.
— Что ты об этом думаешь, Эл?
— Думаю, тебе следует быть осторожным, братишка. Может, у этой женщины шариков не хватает. — Он встает и направляется в кухню, потирая живот. — Кстати, там в холодильнике были очень вкусные сырные шарики.
Не встретив понимания у брата, Джастин с надеждой смотрит на дочь:
— Она говорила как человек, у которого шариков не хватает?
— Не знаю, — пожимает плечами Бэа. — А как должны говорить такие люди?
Джастин, Эл и Бэа одновременно переводят взгляд на Дорис.
— Что?! — взвизгивает та.
— Нет. — Бэа смотрит на отца и энергично трясет головой. — Совершенно не похоже.
— Для чего это, Грейси?
— Это гигиенический пакет.
— А это зачем?
— Чтобы повесить твое пальто.
— Почему здесь эта штука?
— Это столик.
— Как его опустить?
— Открыв запор сверху.
— Сэр, пожалуйста, оставьте столик закрытым до взлета.
Пауза.
— Что делают вон те люди, там, снаружи?
— Загружают багаж.
— А это что за агрегат?
— Катапультируемое кресло для людей, задающих три миллиона вопросов.
— Нет, правда, что это?
Механизм, при помощи которого откидывается твое кресло.
— Сэр, не могли бы вы оставить кресло в вертикальном положении, пока мы не взлетим? Пожалуйста.
Пауза.
— Что включает эта кнопка?
— Вентилятор.
— А эта?
— Лампочку.
— А вон та?
— Да, сэр, я могу вам чем-то помочь?
— Э-э нет, спасибо.
— Вы нажали на кнопку вызова стюардессы.
— А, так вот почему на кнопке нарисована эта маленькая женщина, да? Я не знал. Можно мне воды?
— Мы не разносим напитки до взлета, сэр.
— Что ж, я подожду. Мне очень понравилось ваше представление. Когда
Стюардесса поджимает губы.
— Сейчас я чувствую себя в безопасности, но что будет, если мы начнем падать над землей? — Папа повышает голос, и пассажиры, сидящие вокруг, поворачиваются в нашу сторону. — Ведь от спасательных жилетов, конечно, мало толку, если только мы не дунем в свисток, пока будем лететь вниз, в надежде на то, что кто-нибудь нас услышит и поймает. У нас нет парашютов?
— Нет причин для беспокойства, сэр, мы не будем падать над землей.
— Хорошо. Это, конечно, очень успокаивает. Но если мы все же будем, скажите пилоту, чтобы он направил самолет в стог сена или что-то в этом роде.
Я сижу как воды в рот набравши и делаю вид, что мы не знакомы. Продолжаю читать книгу «Золотой век голландской живописи: Вермеер, Метсю и Терборх» и убеждаю себя, что хотела-то я — как лучше, но получилось — как всегда.
— Где тут туалет?
— В передней части и слева, но вы не можете пойти туда, пока мы не взлетим.
Папа широко раскрывает глаза:
— А когда это произойдет?
— Всего через несколько минут.
— Всего через несколько минут это… — достает он гигиенический пакет из кармана впереди стоящего кресла, — …будет использовано не по назначению.
— Мы будем в воздухе уже через несколько минут, уверяю вас. — Стюардесса быстро уходит, пока он не успел задать следующий вопрос.
Я вздыхаю.
— Даже не думай вздыхать, пока мы не взлетим, — говорит папа, и мужчина, сидящий рядом со мной, смеется и делает вид, что это он закашлялся.
Папа смотрит в иллюминатор, и я наслаждаюсь минутой тишины.
— Ой-ой-ой, — говорит он нараспев. — Грейси, мы теперь движемся.
Самолет отрывается от земли, шасси со скрежетом убирается внутрь, и мы плавно поднимаемся в небо. Папа неожиданно затихает. Он боком сидит в кресле, прильнув к иллюминатору, и смотрит, как мы достигаем края облаков, — в иллюминаторе мелькают белые рваные клочья. Самолет трясется, входя в облака, и вот белизна окружает нас со всех сторон.
Папино любопытство на пределе, он крутится из стороны в сторону, заглядывая но все доступные иллюминаторы, а потом неожиданно мы оказываемся в спокойной голубизне над пушистым миром облаков. Папа крестится. Он прижимает нос к иллюминатору, его лицо озарено лучами близкого солнца, и я делаю мысленную фотографию для своего собственного зала воспоминаний.
Знак «пристегнуть ремни» гаснет с резким «дзинь», экипаж корабля приветствует нас на борту. Стюардесса объявляет, что теперь можно пользоваться электронными приборами и туалетами, и обещает, что скоро будет предложена еда и прохладительные напитки. Папа опускает столик, засовывает руку в карман и достает мамину фотографию. Он ставит ее на столик лицом к иллюминатору. Откидывает свое кресло, и они оба смотрят, как все ниже под нами исчезает безбрежное море белых облаков, и не произносят ни слова до конца полета.