Люблю твои воспоминания
Шрифт:
— Даже и не скажу, картинки проносятся так быстро.
— Постарайся вспомнить.
— Разбрызгиватели в саду. Пухлый маленький мальчик. Женщина с длинными рыжими волосами. Я слышу колокола.
Вижу старые здания, витрины магазинов. Церковь. Пляж. Я на похоронах. Потом в колледже. Потом с женщиной и маленькой девочкой. Иногда женщина улыбается и держит меня за руку, иногда она кричит и хлопает дверьми.
— Хм… это, должно быть, твоя жена. Я опускаю голову на руки:
— Фрэнки, это так нелепо звучит!
— Какая
— А другие картинки совсем уж абстрактные. Я не могу понять, что они значат.
— Вот что ты должна сделать: каждый раз, когда тебе привидится что-то или ты обнаружишь у себя неожиданное знание о том, чего не знала раньше, запиши это и расскажи мне. Я помогу тебе разобраться.
— Спасибо.
— Ты мне только что рассказывала про Банкетинг-хаус. А о чем еще ты вот так вдруг стала знать?
— Э-э… В основном об архитектуре. — Я смотрю вокруг, а потом вверх, на потолок. — И о живописи. И еще латынь.
Недавно я заговорила на латыни с Конором.
— О боже!
— Ага. Думаю, он считает, что меня пора сдать в психушку.
— Ну, мы не дадим ему этого сделать. Пока что. Итак, архитектура, искусство, языки. Ничего себе, Джойс, как будто ты прошла ускоренный университетский курс и получила образование, которого у тебя не было. Где та эстетически безграмотная девушка, которую я когда-то знала и любила?
Я улыбаюсь:
— Она все еще здесь.
— Так, еще одна вещь. Мой босс вызывает меня к себе сегодня днем. О чем пойдет речь?
— Фрэнки, я не ясновидящая!
Дверь на галерею открывается, и в нее врывается взволнованная девушка с гарнитурой на голове. Она подходит к каждой женщине на своем пути и что-то спрашивает. Наконец добирается до меня.
— Джойс Конвей? — запыхавшись, выпаливает она.
— Да, — отвечаю я и чувствую, как замирает и падает в груди сердце. Пожалуйста, только бы с папой все было хорошо.
Господи, пожалуйста!
— Вашего отца зовут Генри?
— Да.
— Он хочет, чтобы вы присоединились к нему в артистической уборной.
— В какой уборной?!
— В артистической. Через несколько минут он будет в прямом эфире — с Майклом Эспелом и со своим предметом, и он хочет, чтобы вы присоединились к нему, потому что, по его словам, вы о нем больше знаете. Пожалуйста, пойдемте быстрее, потому что осталось очень мало времени, а вас еще нужно накрасить.
— В прямом эфире с Майклом Эспелом… — Я потрясенно замолкаю. В руке я все еще держу телефон. — Фрэнки, — растерянно говорю я, — быстро включай Би-би-си. Скоро ты увидишь, как я влипаю в крупные неприятности.
Глава двадцать первая
Переходя с шага на рысцу, я поспешаю за девушкой с гарнитурой. Нервничая и задыхаясь, влетаю в артистическую уборную и обнаруживаю там папу, сидящего в кресле гримера лицом к освещенному лампочками зеркалу, за воротник заправлена
— А вот и ты, дорогая, — торжественно произносит он. — Эй, ребята, это моя дочь, и она расскажет нам все о моем чудесном предмете, который привлек внимание Майкла Эспела. — Папа ухмыляется и делает глоток чая. — Если хочешь есть, вон там пирожные.
Вредный старикашка.
Я обвожу взглядом окружающие нас заинтересованные лица и заставляю себя улыбнуться.
Джастин с опухшей пульсирующей щекой стесненно ерзает в кресле в приемной дантиста, зажатый между двумя пожилыми дамочками, ведущими оживленный разговор о своей приятельнице, некой Ребекке, которой просто необходимо уйти от мужчины по имени Тимоти, однако сделать это ей препятствует Грэхем.
Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь!
Стоящий в углу телевизор, памятник технической мысли далеких семидесятых, на котором лежит кружевная салфетка и в вазе пылятся искусственные цветы, квакающим голосом сообщает, что сейчас начнется шоу «Антиквариат под носом».
Джастин стонет:
— Никто не против, если я переключу канал?
— Я его смотрю, — угрюмо сообщает маленький мальчик, которому не больше семи лет.
— Чудесно, — с ненавистью улыбается ему Джастин, а затем переводит взгляд на его мать в поисках поддержки.
Женщина только пожимает плечами:
— Он смотрит это шоу.
От боли и раздражения Джастин забывает о терпимости и хороших манерах.
— Простите, — перебивает он женщин, сидящих справа и слева от него. — Может быть, одна из вас хочет поменяться со мной местами, чтобы вы могли продолжить этот разговор в более приватной обстановке?
— Да не переживай, дорогой, тут нет ничего приватного, поверь мне. Можешь подслушивать сколько душе угодно.
Запах ее дыхания тихо подкрадывается к его ноздрям, щекочет их, словно метелочка из перьев для смахивания пыли, и уплывает, злобно хихикая.
— Я не подслушивал. Ваши губы были практически в моем ухе, и я не уверен, что Тимоти, Грэхему или Ребекке это бы понравилось. — Он отворачивается от женщины, оберегая обоняние от следующего набега.
— Ох, Этель, — смеется одна из них. — Он думает, что мы говорим о реальных людях!
Как глупо! Вот что значит никогда не смотреть сериалы!
Джастин обреченно поворачивается к телевизору, к которому приклеены взгляды остальных шести присутствующих.
— … И мы рады приветствовать вас на первом специальном выпуске «Антиквариата под носом», идущем в прямом эфире…
Джастин тяжко вздыхает.
Маленький мальчик, прищурившись, смотрит на него и увеличивает громкость с помощью пульта, крепко зажатого в его кулачке.
— … прямо из Банкетинг-хауса в Лондоне.