Любовь Бешеного
Шрифт:
— Честно говоря, вы очень меня удивили. — В голосе Лурье слышалось явное облегчение.
— Вот как?
— Да. Я был уверен, что вы станете торговаться, либо… либо вообще откажетесь от вознаграждения!
Дипломатия Лурье почти восхитила Рассказова. Предположим, он сейчас ничего не ответит. Лурье запомнит это и не станет больше ему доверять. А если начать торговлю? Лурье усомнится в его непричастности к убийству Бахметьева. Остается отказаться. Но это равносильно признанию в том, что он. Рассказов, не только замешан в убийстве, но и лично был в нем заинтересован… Да, его
— Вы правы, тысячу раз правы, уважаемый господин Лурье, — я не буду скорбеть о ранней кончине господина Бахметьева: он понес Божье наказание за свои грехи! — И неожиданно для самого себя закончил: — Но вы правы и в другом: я не собираюсь пользоваться выделенным вашей организацией вознаграждением, эти деньги пойдут семьям погибших!
— Искренне благодарю вас за честный ответ! — Лурье просто ликовал от радости. Дальейший жест был совсем уж неожиданным — И примите с моей стороны личный вклад в один миллион долларов… — Он сделал паузу, а затем добавил: — … семьям погибших! — что прозвучало несколько двусмысленно: конечно же, Лурье сразу догадался, о каких погибших идет речь. Это была его благодарность за убийство Бахметьева…
— Вы очень щедры, господин Лурье, — с улыбкой заметил Рассказов, мгновенно оценив хитрый жест собеседника.
— Мне очень приятно было познакомиться с вами, господин Рассказов. Надеюсь, мы останемся друзьями. Во всяком случае, с моей стороны вы всегда найдете поддержку. — Голос Лурье был вполне искренен.
— Благодарю за столь лестные слова и заверяю вас в этом же! Как поступим с нашим делом?
— Пришлите по факсу номер счета, на который нужно перевести два миллиона. А когда получите, перешлите то, о чем мы договорились. Запишите мой адрес.
— Он у меня есть: сегодня же все отсылаю, — с улыбкой заверил Рассказов.
Ни тот, ни другой ни словом не обмолвились о том, каким образом будет переправлен второй убийца Бахметьева и какие улики недвусмысленно докажут его виновность. И для того, и для другого этот человек был просто козлом отпущения. Но обоих это вполне устраивало.
Закончив разговор, и тот и другой радостно потерли руки: каждый получил, что хотел. Рассказов тут же вызвал к себе Тайсона и приказал отправить Джерри Диксона через океан.
— Вы его отпускаете? — удивился Тайсон.
— Конечно! — пожал плечами Рассказов. — Зачем нам мертвец? А там его ждут!
— Как? Он же живой! — Удивлению Тайсона не было пределов.
— Отправишь его в цинковом гробу! — тихо прошептал Рассказов, сверкнув недобро глазами. — И сам не только сопроводишь его, но и сдашь с рук на руки цинковый гроб, а также кое-какие документы! Понял?
— Так бы и сказали сразу, что он уже покойник, — понятливо ухмыльнулся Тайсон. — Когда вылетать-то?
— Завтра! И смотри, Джерри должен выглядеть как живой!
— Так, значит, еще килограммов пятьдесят льда нужно… — как бы про себя сказал Тайсон.
— Я прошу избавить меня от лишних подробностей! — брезгливо оборвал Рассказов, вытаскивая из ящика стола пачку стодолларовых купюр. — Вот тебе десять тысяч наличными,
Как только Тайсон вышел. Рассказов открыл сейф и вытащил черный «дипломат». Вряд ли Бахметьев поделился с кем-либо содержанием каждого документа, а значит, он может позаимствовать из черного «дипломата» несколько листочков. Никто ни о чем не догадается… После двух часов упорного труда, Рассказов успел оценить каждый из документов и действительно отложил несколько листочков. Большая их часть касалась России…
В камере время тянулось медленно. Было уже далеко за полночь, когда Савелий, примирившись с беспрерывной болтовней, доносившейся из соседней камеры, в которой сидели четверо подвыпивших юнцов, решил поспать. Он улегся на бок вдоль деревянной скамейки и уснул довольно быстро. Ему снились тяжелые сны. Рано утром всех разбудил громкий стук железа о прутья решетки. Каждому дали бумажный стакан кофе и сандвич.
Быстро проглотив вполне приличный сандвич, Савелий запил его горячим кофе и снова повалился на скамейку, но на этот раз заснуть ему не дали: решетчатая дверь с жалобным писком сдвинулась в сторону.
— Кларк Рембрандт, выходи! — Савелий удивился, какой приятный голос, и открыл глаза: у входа стоял незнакомый сержант лет шестидесяти и добродушно улыбался.
Округлое лицо, небольшой животик, пробивающаяся седина на висках и очень добрые глаза.
— Куда, господин офицер? — спросил Савелий без всякой надежды на ответ.
— В Райкерс-Айленд, сынок, куда ж еще? — устало ответил тот. — Там ничего: жить можно.
— Жить везде можно, — усмехнулся Савелий. — Вопрос — как?
— Не скажи, — усмехнулся добродушный сержант, — попади ты в Синг-Синг или, скажем, в Стейтен-Айленд, там такое, что не дай Бог, а Райкерс-Айленд — это просто рай. — Он спокойно звякнул наручниками. — Давай-ка, сынок.
— Да не сбегу я, отец.
— Конечно, не сбежишь: я более двадцати лет в полиции, и от меня еще никто не сбежал, но положено везти в наручниках, значит — поедешь в наручниках. — Он говорил тихо, рассудительно, словно убеждал самого себя. Защелкнув наручники, сержант вздохнул: — В туалет-то тебя отвести?
— А долго ехать? — спросил Савелий, заметив, что сержанту почему-то не хочется вести его в туалет.
— Минут сорок-пятьдесят…
— Потерплю! — усмехнулся Савелий.
— Ну и хорошо, — облегченно вздохнул тот. — Пошли, что ли…
Усадив Савелия в салон «лендровера» с зарешеченными окнами, сержант сел за руль, положил рядом с собой конверт с документами и быстро завел мотор.
— Поехали, что ли?
Они действительно ехали не больше часа. Савелий с какой-то странной тоской смотрел по сторонам, словно пытаясь досыта напитаться так нежданно уходившей свободой. Его остро кольнуло чувство попусту потерянного времени…
— Извините, сэр, могу я поговорить с вами? — как можно любезнее проговорил он.
— О чем угодно, сынок, кроме того, чтобы разузнать, как сбежать из тюрьмы. И просить, чтоб я тебя отпустил, тоже нельзя! — Сержант весело рассмеялся.