Любовь Бешеного
Шрифт:
— Вы сказали, что с Райкерс-Айленд мне повезло…
— Более чем, сынок.
— Не могли бы вы мне больше рассказать об этой тюрьме?
— Тебе очень повезло, сынок. — Сержант глубокомысленно кивнул. — Меня лет пять назад подранили, хотели совсем списать, и пару лет я проработал в Райкерс-Айленд, ожидая, когда комиссия пойдет навстречу и разрешит вернуться в свой участок. — Он вдруг подмигнул. — Остров Райкерс-Айленд просто напичкан тюрьмами. Их там с десяток. А сидит больше пятнадцати тысяч таких, как ты. Ты ведь, слава Богу, вообще еще, кажется, не сидел,
— Не сидел, сэр!
— Что ж, тебе и в этом повезло: будешь ожидать суда в той самой тюрьме, где я трудился. Начальник вроде сменился, а вот его зама я очень хорошо знаю, даже перезваниваемся до сих пор: Томас Холей. Очень душевный и интеллигентный парень, с бородкой, даром что негр! Кстати, имей в виду — если что нужно уладить, когда на тебя напраслину возводят, он самый нужный и справедливый человек! Всегда выслушает внимательно, разберется… Так о чем я?
— Вы сказали, сэр, что мне повезло с этой тюрьмой, — напомнил Савелий.
— Судя по твоему судейскому протоколу, ты будешь сидеть в блоке с усиленным режимом: одноместная камера, прогулки на воздухе по часу в день, телевизор, магазин по семьдесят долларов в неделю, конечно, если деньги есть на твоем счету, два раза по пять минут в неделю можешь бесплатно звонить, а если за деньги, то и все двадцать минут! Кормят отлично, форму выдают, постель чистая, даже зубную щетку с пастой. И все это бесплатно! Чем не жизнь? — Он снова рассмеялся.
— Да, если бы не проверки! — хмыкнул вдруг Савелий и тут же пояснил: — Приятель один рассказывал: только заснешь, тебя будят на проверку!
— Не знаю, в какой тюрьме сидел твой приятель, но в этой никто тебя не будит во время проверки. Да, в сутки семь проверок, но из них ночью только две: в три и в пять. Пройдет дежурный офицер, увидит тебя, отметит и дальше идет. Зачем ему тебя будить? Разбудит зазря, а ты на него настрочишь жалобу, что, мол, жестоко с тобой обращаются в тюрьме… Нет, ни к чему все это. И мой тебе совет, сынок, постарайся побыстрее вспомнить свою фамилию. Как говорится, раньше осудят, раньше отпустят. Эх, грехи наши тяжкие!
— А что это за мост? — спросил вдруг Савелий, когда они, немного проехав по Пятьдесят девятой улице, оказались на огромном автомобильном мосту, то ли в стадии ремонта, то ли просто еще недостроенном. Над крышей «лендровера» мелькали странные железные конструкции, то сплошные, то с огромными просветами.
— Ты что, не знаешь этот мост? Странно! — Он удивленно пожал плечами.
— Просто никогда по нему не ездил… за решеткой, — вывернулся Савелий.
— Понятно! Это мост Квинсборо! Он Манхэттен с Квинс соединяет!
— Точно, вспомнил! — Савелий мысленно представил карту Нью-Йорка.
— Здесь недалеко есть аэропорт Ла Гуардия!
— И очень близко к тому месту, где ты сидеть будешь! — Сержант как-то странно посмотрел на Савелия.
— А «голубых» в той тюрьме много? — мгновенно среагировал Савелий: надо было перевести разговор на другую тему.
— А как и на воле: хватает! — Тот пожал плечами.
— Отдельно живут?
— Кто хочет отдельно жить, тот заявляет
— И как же относятся к этому остальные заключенные?
— Ну не захотели и живут вместе! Погоди! Ты хочешь спросить, трахаются ли они? — Сержант усмехнулся. — Конечно трахаются, если захотят! Разве уследишь, коль желание вскочит! — Он заразительно рассмеялся.
— И их не притесняют?
— А, вот ты о чем? Нет, попробуй их притесни, такой вой подымется, и не только в тюрьме, а и во всем городе, а то и стране! — Он вдруг сплюнул. — Совсем стыд потеряли люди! Да-а!
— Большая эта тюрьма?
— Средняя: чуть более двух тысяч человек!
— Бежал кто-нибудь?
— Пытались, дурачье! — Он усмехнулся. — И чего, спрашивается, черт путает? Здесь сидят только те, у кого срок до года, а дал деру или нарушил что — и твой срок увеличивается! А сидишь нормально, не нарушаешь ничего — так ведь по двум третям можешь досрочно выйти! Дурачье! — повторил он и усмехнулся: — В самом деле дурачье!
— Домой-то каждому охота…
— Напиши начальству, убеди его в важности встречи — и тебя легко отпустят ва пару-тройку дней. А то как же… Ну, вот мы и приехали!
Они подъехали к шлагбауму. Рядом стояла желтая будка с надписью: «Стой! Предъяви пропуск!» Это был контрольно-пропускной пункт, за которым виднелся мост через Ист-ривер.
— Длинный мост?
— Километра три будет! — буркнул сержант тихо и недовольно. Савелий понял, что разговор нужно прекратить.
Перед КПП сгрудились многочисленные автомобили сотрудников Райкерс-Айленд и полицейских сержантов, а может быть, и родственников заключенных, которые ожидали свидания.
Показав дежурному документы, сержант включил скорость, и вскоре они въехали на широкий автомост. Сдержав ехидную улыбку, Савелий подумал: стоило им проехать КПП, как с сержантом произошла перемена — серьезное, сосредоточенное лицо и рот на замке. Этот контрольно-пропускной пункт был своеобразным барьером, за которым привезенный сюда оказывался за решеткой; разговаривать с ним офицеру было уже «не положено». Вступали правила мест лишения свободы, одинаковые во всем мире!
Вскоре они въехали в охраняемые ворота. Сержант вновь предъявил документы. Машина остановилась у небольшого здания. Сержант вышел, открыл заднюю дверь и приказал:
— Выходи!
И снова у Савелия возникло впечатление, что все тюрьмы мира построены по единому образцу. Вход в американскую точно напоминал вход в русскую. Сержант ввел его в небольшой тамбур. Слева за маленьким окошечком сидел офицер. Сержант опустил документы в металлический поддон и толкнул его к дежурному офицеру. Через несколько секунд прозвучал звонок, и решетчатая дверь медленно провалилась в стену. Войдя, они оказались в еще меньшем тамбуре перед другой, на этот раз сплошной железной дверью, а за окном с решеткой сидел другой офицер, который, сверив документы, вернул их через такой же поддон, после чего открыл дверь, за которой их встретила мощная фигура другого офицера — на этот раз чернокожего.