Любовь Бешеного
Шрифт:
«Господи! Милый, родной мой Сереженька, за что тебя заперли в этом ужасном месте? Ведь не мог же ты совершить преступление! Кому могла помешать твоя свобода? И как же мне тебя найти? Я знаю, чувствую, что тебе нужна моя помощь, но где ты, в какой тюрьме? Как она называется? И почему вокруг вода?»
Розочка с ужасом открыла глаза. Она лежала в кровати, в своей спальне Значит, это всего лишь сон? А как же тюрьма, вода вокруг, Сережа, спящий в крошечной камере? Неужели это только фантазии? Нет, это не просто сон! Боже! Что же ей делать? С чего начать? Она вдруг подумала о своей подруге. Может, все-таки допросить Ларису обратиться
На следующий день, едва увидев Ларису, она сразу же потащила ее в свободную аудиторию. И как только закрыла за собой дверь, прямо с порога заявила:
— Мне кажется… нет, я уверена, что Сергей в тюрьме!
— Господи? Ты спятила, подруга! — воскликнула Лариса, но через минуту спросила: — С чего ты взяла?
— Можешь считать меня сумасшедшей, но я точно знаю, что он в тюрьме и ему нужна помощь! — Глаза девушки горели лихорадочным блеском.
— Может, расскажешь все-таки, что случилось? — настойчиво спросила Лариса, начинавшая беспокоиться всерьез.
— Что ж, только не смейся: сама напросилась! — Розочка вздохнула и подробно рассказала ей свой сон, а затем с вызовом бросила: — Ты что, считаешь, что я могла бы это сама выдумать?
— И ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я не подключала отца? — задумчиво проговорила Лариса, подумав про себя, что ТАКОЕ действительно трудно выдумать.
— По-прежнему! — упрямо тряхнула головой Розочка. — Обещаешь?
— Конечно! — Лариса задумалась. Странно, что по этому поводу они с Розочкой мыслят одинаково. — Ладно, пошли, а то на лекцию опоздаем!..
Дни в тюрьме Райкерс-Айленд тянулись удивительно однообразно. Проверки, трехразовые походы в столовую и часовые прогулки на воздухе, в так называемом прогулочном дворике, хотя он походил скорее на спортивную площадку, способную вместить до трехсот человек. Савелий старался гулять в одиночестве, ни с кем не общаясь и односложно отвечая на всякие вопросы. Все остальное время, за исключением походов в столовую, он сидел в камере. Нет, он не паниковал и не чувствовал себя угнетенным — просто пытался разобраться в ситуации, чтобы принять правильное решение.
С какой стороны ему был нанесен удар? Савелий решил проанализировать все свои контакты, с момента появления в Нью-Йорке. Он вспоминал час за часом, день за днем и постепенно добрался до того злополучного дня, когда был арестован. В чем он ошибся, где совершил прокол? Говорков не находил ответа: все было чисто. И вдруг его память остановилась на том самом человеке, который указал на него полицейским. Господи, как же он мог о нем забыть? Ему вдруг показалось, что ответ лежит на поверхности.
Он настолько уверовал в некую проверку, что автоматически отбросил остальные версии. Сейчас, когда всплыло лицо того мужика, Савелию оно показалось знакомым. Неужели этот человек и есть ключ к отгадке? В голове его словно молоточки застучали. Может, это человек из прошлого? Вряд ли: он тогда бы знал все его тайны. И о пластической операции, и о смене фамилии, имени, биографии… Нет, этот человек его не знает. Ведь он даже не смог сообщить полицейским его нынешнюю фамилию. Черт возьми! В чем же загвоздка? Он вновь и вновь «прокручивал» в памяти лица всех тех людей, с которыми даже случайно сталкивался в Нью-Йорке.
— На прогулку! — раздался резкий и неприятный
«Опять смена Крысиного Носа!» — промелькнуло в голове Савелия.
Кличку сержанта Савелий подслушал из разговора двух заключенных. Меткая кличка. Этот сержант был явным метисом: черты лица вполне европейские, но кожа темновата. Он был самым маленьким из всего офицерского состава тюрьмы: ростом чуть более метра семидесяти. Лопоухий, с длинным носом и маленькими бегающими глазками, он напоминал грызуна.
Ко всем другим сотрудникам тюрьмы относились, если и не с уважением, то хотя бы снисходительно. Но отношения с Крысиным Носом были довольно натянутыми почти у всех заключенных. (Надо заметить, что это слово не употребляется в американских тюрьмах, считаясь грубым оскорблением, а потому заменено на двусмысленное — «квартирант».) Так вот, не было ни одного квартиранта, который безропотно выполнил бы приказ Крысиного Носа: обязательно огрызнется, переспросит с издевкой, а то и вообще пошлет куда подальше. Именно поэтому Крысиный Нос и прославился даже среди офицеров как сотрудник, словно бы специально подталкивающий квартирантов на совершение наказуемых проступков. Офицеры даже заключали денежные пари: посадит Крысиный Нос кого-нибудь в свое очередное дежурство в карцер или нет?
Савелий вышел из камеры и двинулся за своими соседями. Выстроившись в две шеренги, квартиранты заняли почти половину коридора. Крысиный Нос быстро прошелся вдоль строя и посчитал их.
— Сколько, сержант Тернер? — спросил дежурный офицер корпуса.
— Сорок восемь, сэр! — противным голоском выкрикнул Крысиный Нос. Савелий увидел, как лейтенант усмехнулся, но тут же спрятал улыбку:
— Сорок восемь! — повторил он, отметил в журнале и бросил: — Ведите на прогулку, сержант Тернер!
— Всем направо! — по-военному скомандовал тот, но обитатели тюрьмы поворачивались вяло, вразнобой, старательно шаркая ногами по полу. Сержант сделал вид, что ничего не заметил и крикнул: — Направляющий, вперед, на прогулку!
Строй медленно двинулся. Сержант, обгоняя квартирантов, неожиданно в упор взглянул на Савелия. Савелий почему-то отметил этот быстрый, как бы мимолетный взгляд.
«Очень интересно! К чему бы это?» — мелькнуло у него в голове.
Интуиция не подвела Савелия и на этот раз. Дело в том, что Комиссар, отправив его в тюрьму, не успокоился и решил как можно болезненнее отомстить за дочь — если и не убить соблазнителя, то хотя бы покалечить. Правда, несколько дней ему было не до этого, так как он обхаживал своего приятеля Мэра, уговаривая его уступить одному «очень уважаемому человеку небольшой кусок земли в Чайнатауне». В конце концов ему это удалось, и он тут же связался с шантажистом. За документами пришел сам Лассардо. Для Комиссара это было почти шоком: шантажистом оказался знакомый его дочери, которого она представила ему во время своего дня рождения.
— Удивлены, Комиссар? — усмехнулся Лассардо, заметив, как тот остолбенел. — Ничего, думаю, этот чемоданчик подсластит ваше горькое разочарование! — Он открыл перед Комиссаром «дипломат»: там лежали туго упакованные в пачки двадцатидолларовые ассигнации. — Это задаток: сто тысяч баксов! — Лассардо подмигнул. — Неплохо, правда?
Комиссар нерешительно переводил взгляд с денег на Лассардо. С одной стороны, ему хотелось не посрамить честь полицейского, с другой
— ему никогда столько не предлагали.