Любовь, чакры и мармелад

Никитина Ольга

Но я посвятил все эти годы тому, чтобы приблизиться к бессмертию. Я ушел из мира, потому что он полон страданий и лишен смысла. Здесь мой дом!

горячо возразил свами Ниранджананда.

– 

Миру нужна любовь,– повторил свами, но на этот раз с особенной интонацией

и посмотрел на слушателя так, что тот похолодел. Неужели старшему наставнику известна его мучительная тайна?

В следующее мгновение взгляд свами стал отрешенным– он сосредоточился на чакре между бровями.

– 

Задай свои вопросы высшей силе во время медитации,– кратко завершил

разговор старший свами. – Теперь иди. Я еще останусь.

Ниранджананда поднялся, поклонился старшему, припал к полу перед алтарем.

– 

Ом.

– 

Ом.

Выходя из зала, Ниранджананда обернулся на старца. Тот уже сидел с закрытыми глазами на свернутом рулоном коврике, скрестив ноги, и вполголоса напевал киртан, посвященный Ганеше.

Ниранджананда стремительно

пересек расстояние между корпусами, скинув на ходу обувь, стремглав взлетел по ступенькам наверх, в свою комнату-келью. Два часа он посвятил дыхательным практикам. Вспотев и очистив голову до чистой кристальной легкости, приступил к пению киртанов. В течение десяти лет он пел киртаны по несколько раз в день, сначала подглядывая в книгу, а потом наизусть, по памяти. За эти годы слова сжились с его сознанием настолько, что перестали быть скучным ритуалом. В пении он как будто обращался к друзьям, разговаривая с ними на секретном языке, подобном языку эльфов или орков. Музыка, на которую были нанизаны слова, помогала открыть энергетический портал, через который слова могли быть услышаны. В его понимании боги и богини были духами предков, жившие в астральных мирах. С помощью киртанов свами привлекал их внимание, выказывал уважение потомкам и получал от них космическую мудрость. Все составляющие духовной практики, заполнявшие его дни, он исполнял ревностно и добросовестно. Все они, включая карма-йогу, хатха-йогу, медитацию и пение киртанов, служили ступенями наверх, к конечной цели обретения бессмертия. Крошечными шажками карабкался он по этим ступеням много лет. Конечно, в сравнении с некоторыми посвященными, десять лет были кратчайшим сроком. Чтобы достичь просветления, требовались не один и не два жизненных цикла. Великие гуру, известные миру в их последнем физическом воплощении, рождались уже подготовленными к заключительному этапу. Рассказывали, что Гуру ашрама в шесть лет уже рассказывал наизусть индийские ведические тексты. Все это были знания, накопленные в предыдущих жизнях. Но Ниранджананда был настроен решительно. Он не хотел задерживаться в этом мире. Чего бы ему ни стоило обретение духовного просветления, он его добьется. Речь свами привела его в замешательство. Вернуться в мир после десяти лет отсутствия… Испуганные трепетания рационального ума, паника перед неизвестным, логический анализ происходившего– все они унеслись в кислородном потоке. Все отступило, оставив одну мысль. Мысль, которую еще несколько часов назад он спешил прогнать с горизонта сознания. Теперь она возникла подобно яркой полоске рассвета, которая возбуждает и вдохновляет тело к началу нового дня после расслабленной ночной неги. Если он уйдет из ашрама, то сможет встретить девушку. Элина было ее имя. Звучание, которое не давало ему покоя уже несколько ночей подряд. Он боролся с собой, злился на себя, смеялся над собой. Он ждал, что влечение пройдет, как проходили до него все другие. А оно не проходило, а, наоборот, усиливалось. Он уже позволял себе повторять не только звук ее имени, но даже рисовать, как он касается ее плеч, как проводит ладонями по длинным, с волнующим изгибом, рукам. На занятиях, не в силах отворачиваться от ее лица, он твердил «Я– учитель. Учитель. Учитель.» Но все, что он видел перед собой– нежную, но решительную линию ее губ. Вел он себя ужасно глупо. Как мальчишка– подросток. То искал случайной встречи с ней, то не замечал в упор. Ему с трудом удавалось контролировать свои действия. Особенно, когда она оказывалась рядом неожиданно. Мозг как будто отдавал сигналы телу без согласования с самим хозяином. Как в тот раз, когда она вдруг предложила помочь. Он всучил ей дурацкий инструмент. А когда она мужественно потащила груз, до него дошло, какой он дурак. Но не бежать же за ней было. Как будто легкий аромат сиреневых духов дурманил рассудок. Два дня назад, на вечерней медитации, когда вся группа пела киртан, он вдруг почувствовал необходимость открыть глаза. Она смотрела прямо на него. Во всем зале, увлеченном пением, они двое безмолвно смотрели друг на друга. Его тогда бросило в жар. А она снова опустила ресницы– точно кукла. Вновь и вновь прокручивал он это мгновение в голове. Сто двадцать месяцев безусловной преданности и самоотдачи высшему, божественному, к чему призывают книги и гуру. Да, он добился результатов. Хотя никто не может судить о результатах духовной практики. Но он переживал целые минуты необъяснимого. Погружался в цельную сферическую тишину, выпадал из временного континуума. Научился управлять собственными снами. Но весь это опыт блек в сравнении с примитивным желанием близости. Неужели старший свами прочитал это в его энергетической ауре?.. Или ему хватило жалоб нескольких студентов, чтобы сделать выводы… Или он действительно верит, что Ниранджананда способен научить мир любви?.. Но как?.. Что вообще скрывается под этой красивой фразой…

«Начни с себя»– вдруг услышал он внутренний голос. Начни с себя. Свами в переводе с санскрита означает «тот, кто знает, кто является хозяином самого себя.» Свами– почетный титул, который даруется духовным учителям во многих восточных традициях, философских школах и доктринах. Некоторые считают, что свами означает монах или жрец, но это неверное понимание. Быть свами– значит вести добродетельный образ жизни и проповедовать определенную философию, а не религию. Свами делятся на два типа: тех, кто живет в ашраме и соблюдает обет брахмачарьи, то есть воздержания; и тех, кто ведет обычную жизнь– работает, заводит семью, считая своей главной задачей– служение обществу. Ниранджанананда долгое время полагал, что его единственная цель– стремление к духовному просветлению. Но неизжитая карма явно тянула его назад, в мир, откуда он убежал. Единственный способ продвинуться на своем пути к бессмертию– использовать эту жизнь с пользой. Он будет служить обществу, вернувшись в мир. Он сможет надевать свои шафрановые одежды для духовной практики, в остальное же время он будет жить как обычный человек. Он будет нести миру любовь.

Глава 10.

Нехотя подняв себя с постели в двенадцатом часу дня– заснул-то он опять на рассвете, когда растаяли тревожные ночные тени,– Антон Боярский первым делом вытащил из-под кровати серебристый ноутбук, проверил Твиттер, Фейсбук, Инстаграмм, электронную почту. За ночь– всего одно новое письмо с пожеланием скорейшего восстановления и ноль просмотров страницы. «Забывают»,– процедил он. Письма от поклонников с пожеланиями скорейшего выздоровления он не читал. Все одно и то же: «Надеемся скоро тебя увидеть на сцене… Выздоравливай. Не унывай…» Пустые слова. Что они понимают. Он отслеживал количество просмотров своей страницы и комментариев к старым видеозаставкам с концертов. Шел третий месяц после операции, и число поклонников упало с трехсот тысяч до десяти. Надо будет чиркнуть чего-нибудь на странице,– подумал он. – Бросить кость. Похромал в ванную, оттуда-на кухню. Налил чаю и по привычке забрался на широкий подоконник, распахнув окно. Подул свежий ветер, и он слегка поежился, сделал обжигавший горло глоток. Он любил крутой кипяток– сибирская закалка. Из окна были видны вдалеке Кремлевские купола. Каждый раз, подходя к окну, Боярский проникался горделивым восторгом оттого, что он живет в квартире с видом на Кремль. Кто бы мог подумать, что расхожая шутка студентов Новосибирского училища, мол, поеду в Москву, буду жить у Мавзолея, стала для него, Антона Боярского, реальностью. Ну, и пусть квартира не своя – съемная. Зато он сделал в ней ремонт и обустроил все по своему вкусу. Ничего лишнего– изысканная простота и комфорт. Чтобы можно было зайти после двухнедельных гастролей и– блаженно выдохнуть: наконец-то, дома. Многие его знакомые покупали дорогие машины, а жили где-нибудь в развалинах на окраине города. Он никогда этого не понимал. Зачем нужна машина, если он и в Москву-то приезжает наездами. А в основном– на гастролях. Был на гастролях,– язвительно заметил он себе. А что будет теперь, неизвестно. При этой мысли снова противно заскребло в желудке и даже несмотря на горячий чай прошиб озноб. Боярскому повезло, что он застраховал себя на приличную сумму– за идею надо было благодарить директора балета Вениамина. С другой стороны, он иногда задавался вопросом, не навлек ли он этой страховкой на себя травму. Антон в глубине души был фаталистом. Может, не было бы у меня страховки, ничего бы и не случилось. Но чего уж теперь бурагозить… Оставалось только радоваться, что деньги еще были и не приходилось жить за Элинин счет. Тогда бы он, наверное, и вовсе свихнулся. На скамейку во дворе вышли старушки из соседнего подъезда.

Интеллигентные, с завивкой и помадой, не то, что на окраинах,– усмехнулся про себя Антон.

– 

Доброе утро!– проорал он. Дамы всполошились сначала, закрутили головами

потом разглядели молодого блондина в окне на третьем этаже и приветливо закивали головами. Антон сделал вид, что заинтересовался автомобилем, въезжавшим в арку, а на самом деле искоса поглядывал на старушек. Те оживленно шушукались, бросая взгляды в его сторону.

– 

Ну, вот они, мои фанаты,– язвительно пробормотал танцовщик, болтая ногой,

закованной в пластиковый ортез.

– 

Ничего, прорвемся!– твердо возразил он самому себе, посмотрел на часы на

стене. Циферблат состоял всего из четырех цифр: 5-6-7-8. Часы танцовщика. Антон привез их с гастролей в Сиднее. Обе стрелки перевалили за полдень. Через пару часов должна была приземлиться во Внуково Элина. Чтобы скоротать время, он сел смотреть фильм.

Элина прислала смс, что приземлилась и на пути домой. Он даже вскипятил чайник и расставил на столе свой любимый сервиз из тонкого белоснежного фарфора. Купил сервиз в Венском дворце. Продавец сказал, что это точная копия сервиза какой-то княжны. Может, и соврал, но Антон под впечатлением и дворца, и королевского сада, сказал:

– 

Беру.

Элина только головой покачала, мол, дорого.

– 

Ну, и что! Для себя же берем, для себя – не жалко.

Он пришел в хорошее расположение духа, и когда раздался звонок домофона, встал у входной двери, готовясь заключить девушку в объятия. Вот только выражение ее лица, этакое озабоченно– материнское все испортило.

– 

Ну, что ты, Тоша, не вставай,– брякнула она с порога. И вместо объятий он

буркнул:

– 

Что я, инвалид, что ли.

Она посмотрела на него с укоризной, мол, опять ты начинаешь. Опять она перевернула все так, будто она-великомученица и спасительница, а он– вечно недовольная эгоистичная сволочь. Элина ушла в ванную.

– 

Чай будешь?– как можно благодушнее крикнул Антон.

– 

Да, спасибо.

Оба склонились над дымившимися чашками.

«Очень чинно сидим»,– подумал Антон, но вопросов не задавал. Элина тоже молчала. Потом не выдержала.

– 

Как дела?

Он хотел съязвить, но остановил себя.

– 

В конце месяца можно снять эту штуку,– он кивнул на пластиковый

ортез вокруг голени,– и носить специальный супинатор в обуви.

– 

Это хорошо. Болит?

– 

Не особо.

Помолчал.

– 

Я там лекарство одно разыскал, американское. Написано– регенерирует ткани, заполняет коллагеном или что-то вроде того.