Любовь через века. От Екатерины Великой до Гумилева и Есенина
Шрифт:
– Что это, откуда у вас? Не я ли обронил его в сих местах? – Он даже привстал с кресла и, вдруг сложив руки, поклонился. – Извольте, скажите, что вам надобно, и я все исполню!
Дубровин поведал про свои беды, как жалел крепостных, помогал им, а сам остался ни с чем.
– Сколько вам надобно? – склонив голову, спросил Опальский. – Десять тысяч довольно? – и, выдвинув ящик, достал пачку денег и протянул ее гостю.
Дубровин был обескуражен, однако совершенно счастлив. Мало того, богач еще задал вопрос:
–
Тот замялся и пробормотал что-то насчет мельницы: мол, хорошо бы иметь.
– Я понял. После воскресного дня я пришлю своих работников, и они построят вам мельницу. А теперь – прощайте! И благодарю вас за перстень! – он мне завещан, а те, кто завещал, это было триста лет назад, вам тоже низко кланяются. – И хозяин сложил все свои пальцы лодочкой».
Наш проситель слышал немало легенд и слухов о прежних хозяевах этих мест, о том, что тут бывали знаменитые масоны и розенкрейцеры Лопухины, поэтому решил: странный сей богач – волшебник, один из владельцев тайного знания и тайного богатства, он – один из двенадцати учеников Петра Первого, который был послан для добрых дел по северному российскому пути.
Портрет императора Павла I. Художник В. Л. Боровиковский
В таких мыслях Дубровин утвердился еще и потому, что через месяц, когда была построена мельница, таинственный философ исчез из тех мест…
Однажды Павел повстречался с монахом по имени Авель. Монах просидел в одиночестве много лет. Он уже поведал свои пророчества на много лет вперед: о 1812 годе, 1825-м и даже о событиях XX века – о революциях. Павлу же он предрек короткое царствование и насильственную смерть. Это так повлияло на царя, на его нервический нрав, что он стал торопиться и издавать указ за указом (подписал почти в два раза больше указов, чем Петр I за всю свою жизнь).
Царь-рыцарь и его Прекрасная Дама
Павел встретил юную княжну Анну Лопухину во время коронации в Звенигороде. Очарованный ею, он выделил большую часть земли Введенского для нее, и сразу же началось строительство дворца.
В одном из архивов обнаружилось несколько писем некой Василисы, дочери мелкопоместного дворянина Звенигородского уезда и горничной княжны, о событиях столь же значительных, сколь и таинственных.
«Апрель, 11-й день 1797 года
Дорогая тетушка, Марфа Михайловна! Обещала я писать про наше житье-бытье, особливо о происшествиях, – большая Вы до них охотница. Так вот, нынешней весной случилось в московской скучной жизни великое событие. Похоже это на то, как в ясный-ясный день налетает гроза и ударяет такая молния, что только Богу впору молиться! Расскажу по порядку.
Появился у нас в доме Степан Петрович, крестный мой. Помните Вы его, тетушка? Воевал с молодых лет с моим батюшкой, а теперь из Ярославля к нам пожаловал, ибо служит он при тамошнем губернаторе Петре Васильевиче, князе Лопухине.
Зимой 1797 года вся Москва
Однажды крестный со значением промолвил:
– А знаешь ли ты, что днями прибывает в Москву наследник на свою коронацию?
Тут я подскочила до его великого роста, закричала:
– Крестный, миленький, возьмите меня на ту коронацию, никогда не видела.
– Прибыл я сюда с князем Петром Васильевичем Лопухиным, – серьезно сказал крестный, – он непременно будет приглашен, авось и меня возьмет, а я тебя попрошу взять, Василиса Егоровна.
Коронация совершилась 5 апреля, в день Светлого Воскресения. На коронации нам не привелось быть, зато видела я государя.
В день приема ярославской делегации. Как меня причесывали и наряжали! Даже мачеха расщедрилась, подобрела. И сподобилась я увидеть представление такое, каких ни в церкви не видывала, ни в театре!
Новый государь Павел Петрович ростом не велик, телом не дороден, однако настоящий царь: и мантия, и корона, и сапоги со шпорами, и глаза имеет блестящие, карие. К нему приходили, кланялись господа, чиновники, а ярославский губернатор Петр Васильевич Лопухин встал на колено и поцеловал руку государя. Сам Лопухин высок, статен, с орденами, лицо правильное, приятное, даже красивое, а взгляд умный. И семья его была рядом: супруга шустрая такая и две дочери.
Степан Петрович сказал мне на ухо: мол, это мачеха, вторая супруга князя, первая-то была красавица, да только рано почила, а эта – хваткая, сразу всех к рукам прибрала и мечтает только о том, чтобы жить в Петербурге.
Вся зала устремила взоры на тех девиц, ее дочерей, особенно на маленькую, черноглазую. Звали ее Анна, и глядела она на царя с покорностью и почтением. Глаза ее как омуты, что в глухих лесах бывают. А волосы… волны черные по плечам!
На сем прощаюсь с Вами, дорогая тетушка, и остаюсь любящая Вас
Василиса».
«Апрель, 19-й день 1797 года
Дорогая тетушка! Давно я не писала Вам. И все потому, что происшествия продолжаются. Вчерашний день оказались мы опять на коронационных торжествах, на балу.
На этот раз Степан Петрович представил меня сестрам Лопухиным, Анне и Екатерине. Когда заиграл менуэт, князь-отец протянул руку Анне и пригласил ее на танец. Ах, что это была за пара! Седой, благородный, рослый отец – истинный князь – и маленькая с черными локонами, неподвижным мраморным лицом Анна!..
После того княжна села на кресло возле меня, и мы с ней имели разговор. Обе мы – сироты, у обеих мачехи, в Москве из девиц она никого не знает, и исполнились мы друг к другу дружеских чувств и тихо переговаривались до той самой минуты, пока не возгласили прибытие императора.