Любовь Джонни Кима

– Я расскажу вам историю великой любви! – загремел под сводами голос мистера Броукли. – Нашим Джонни двигала любовь! Великая любовь к музыке! Вспомним, Джонни родился и вырос в небогатой семье, но с детства любил клипы! Вы видели его комнату? Она оклеена плакатами эстрадных звезд! Еще в колледже, как только Джонни удавалось заработать немного денег, он тратил их на музыкальные карты! Он жил музыкой! Обменивался альбомами с приятелями по району! Мечтал собрать коллекцию всей музыки Земли! Но откуда простому пареньку взять столько денег?

Мистер

– Нет! – кашлянул мистер Броукли и поставил стакан. – Не таков наш Джонни! Он не пошел грабить банк! Он не стал продавать наркоту на улице! Почему? Джонни не преступник! Применив свой талант электрика, Джонни строит в гараже невиданный, уникальный прибор! Который позволит ему отныне переписывать для домашнего пользования любые понравившиеся…

– Самодельную копировальную технику и сканер для снятия государственной защиты с карточек Джонни приобрел у электронщика Скотти Вильсона, также проходящего по делу музыкальных пиратов, – сообщил обвинитель монотонным голосом.

– Пожалуйста, не перебивайте адвоката. – обиделся мистер Броукли. – Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Да, собирая личную коллекцию, ему пришлось заняться незаконным копированием. Порой ему приходилось изготовлять карточки и для друзей – обменивать, дарить… А кто из вас, уважаемые судьи, устоит перед соблазном поделиться своей радостью с ближним? Разве не сам Господь благословил нас делиться всем, что имеешь? Должны ли мы так жестоко наказывать Джонни? Мой подзащитный признал вину и раскаялся! Разве он не наказан уже тем, что у него конфисковали дорогостоящую аппаратуру и всю фонотеку, которая была ему дороже жизни?! Нет! Мы дадим ему еще один шанс начать честную жизнь! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!

Мистер Броукли картинно замер с поднятой рукой. Наступила тишина. По залу кружилась большая осенняя муха.

– Напоминаю суду, что в гараже обвиняемого найдено более восьмидесяти тысяч незаконно изготовленных музыкальных карт, – произнес обвинитель бесцветно. – За два года подпольной деятельности он продал перекупщикам свыше двухсот тысяч музыкальных карт, заработав на этом более ста тысяч кредитных знаков.

– Ну, не знаю… – обиженно пробурчал мистер Броукли и сел.

И я понял, что мне крышка. Странно, но до этого момента я еще надеялся, что все обойдется. Дальше я помню смутно, и лишь последняя речь судьи впечаталась в память, словно ее вбили туда молотком:

– Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном изготовлении и распространении авторской продукции. Суд приговаривает Джонни Кима к семи месяцам лишения внутренней свободы.

В ту ночь мне снилась статуя Свободы. Она стояла на песчаном берегу, пламя гулко рвалось из поднятого факела и освещало заревом бегущие морские волны. Она была живая, я видел ее гладкую розоватую кожу. На ней была обтягивающая майка. Она не смотрела на меня, смотрела далеко-далеко в море. И танцевала. Даже не танцевала, просто легонько покачивала бедрами, чуть сгибая то одну, то другую коленку – как уставшая девчонка на танцполе. А над ней кричали чайки. Кричали так тоскливо и пронзительно, что в конце концов я понял: это телефон. И проснулся.

Оказалось, даже не телефон – звонили в дверь. Чертыхаясь, я завернулся в одеяло и прошлепал в прихожую. На пороге стоял Григ с ящиком пива.

– Надеюсь, не разбудил? – спросил он осторожно.

– А как ты думаешь?

– Я ж не знаю, как ты теперь… – Григ запнулся, – думал, тебе все равно не спится… Я волновался, что ты… Телефон отключен, ну и это… Решил приехать. Тебе же сейчас нельзя одному?

– Со мной порядок, – сказал я. – Телефоны в суде попросили отрубить, а потом я и забыл. Да проходи уже, не стой в дверях! Сейчас оденусь.

Пока я одевался и чистил зубы, Григ успел порылся в моем холодильнике и приготовить яичницу. Есть мне совсем не хотелось. Я отхлебнул пива и теперь задумчиво щекотал яичницу кончиком вилки.

– Тебя напрягает об этом рассказывать? – спросил Григ.

– Любопытство заело? – усмехнулся я. – Да нет, чего тут напряжного? Что именно тебе интересно?

– Ну, я сидел в зале, когда эта сука объявила семь месяцев. А потом тебя увели.

– Остальным чего дали, не запомнил?

– Дика отпустили. Он отмазался, типа курьер, и вообще не знал, что в коробках.

– Ну слава богу, еще не хватало загреметь Дику с женой и ребенком…

– Спасибо, что меня не сдал… – потупился Григ.

– А ты по-любому тоже курьер. Так что не скули. Скажи лучше, как дядька Вильсон?

– Два с половиной года…

– Два с половиной?! – изумился я. – Вот звери! Ты ему звонил?

– Да чего ты за Скотти волнуешься? У него уже вторая судимость за подпольную электронику. Говорят, вторая идет намного легче. Скажи лучше, что с тобой было?

– Тебе интересно? Я тебя разочарую – ничего интересного. Повели меня в подвал, в судебную лабораторию. Дали подписать какую-то бумагу – я не помню, херня какая-то. Измерили давление, вкололи под лопатку какую-то гадость. Усадили в кресло, пристегнули, надели на голову электроды. Лоб с подбородком воткнули в специальную рамку, чтоб не вертел башкой. Там экран перед креслом, на нем заставка крутится – статуя Свободы, разумеется. А что дальше было, я не помню – отрубился.

– А потом?

Я неосторожно ткнул вилкой, глаз яичницы лопнул и потек по тарелке веселым желтым ручьем.

– Все. Отстегнули от кресла и отправили домой. Предлагали отвезти на полицейской машине, но я отказался – на хер надо? Поехал на подземке. Добрался до дому и спать лег.

– Ну а как… ощущения?

– А то сам не представляешь? Забыл, как в колледже от тебя Кэтти ушла? Как мы вот так же сидели, и ты мне тут в соплях рассказывал, что жить без нее не сможешь, и больше никто и никогда…

– Да уж прямо в соплях из-за этой шлюхи! – обиделся Григ. – Да и когда это было?

– Не важно когда, важно как. Вот точно так же, только по максимуму. И к статуе Свободы. И не пройдет, пока не снимут через семь месяцев. Самому было интересно – как им это удастся? Чтоб я, да к статуе… Не знаю как, но удалось.

– Наверно, это лучше, чем в тюряге сидеть, как было до реформы правосудия? – кивнул Григ с набитым ртом.

– Не знаю… – задумался я. – Не знаю, что хуже. Я типа продолжаю жить сам по себе, где хочу и как хочу… С другой стороны – на хер мне это теперь надо?