Любовь это болезнь
Шрифт:
– И не смей врать! Я буду проверять за тобой.
Сложно представить, какое это унижение, когда сидишь и думаешь, что тебе надо сваять какашку и продемонстрировать. Вот, посмотрите, пожалуйста, я сделяль.
Интересно, она собиралась палочкой тыкать?
Я подловила Галю и сказала ей всё, как есть.
– Ох ты ж, господи, – она сложила руки на обширной груди и побежала к доктору.
Потом выговаривала той воспиталке за непрофессионализм.
Мне дали слабительное и – вуаля. Даже показывать никому не надо.
Сразу лёгкость, счастье бытия. Нирвана.
Нирвану
Интересно, почему поехала Зигота? Она вечно слушала классику и репетировала на рояле. Такая вроде бы тихая, вроде как для себя, но вечно поглядывала, слушают ли её концерт.
Выпендрёжница.
Меня из музыкалки в первый год выгнали. Я сказала училке, что она – старая клюшка. Она жахнула меня своей клюкой – реально, у неё была клюка с костяным набалдашником – и ход в музыку мне был закрыт.
А Зигота выдавала «К Элизе» и «Лесного Царя», как пукала. Быстро, метко и смачно. Я, стыдно признаться (нет), в классике не шарю, но названия композиций выучила. Как и всё отделение, ведь Зигота объявляло каждое.
Воспиталки рукоплескали, иногда и Галя приходила послушать. Молодец, говорила, молодец.
А я вот думала, на кой надо было рояль в дурке ставить. Совсем сдурели там, что ли?
Наконец, мне назначили психолога. Загнали в кабинет. Сижу. Жду. С открытой дверью. Нас нельзя оставлять без присмотра одних. Не положено.
Нас даже ночью оставлять без присмотра нельзя. Но вот этот пункт нарушают. В этот раз мне было всё по боку, на снотворном-то. А в прошлые разы я отчётливо видела, как воспиталки смотрят свои сериалы, а на соседних койках происходить не весть бог что.
Сижу я, значит, сижу. Сижу. Да сколько же можно? Зачем назначать время, если опаздываешь? Меня это дико выносит. Нет, ну серьёзно. Ты психолог – взрослый человек, ты знаешь, что у тебя сессия. Где ты? Ау?
– А… у…
– Здравствуй, Маша. Маша же, правильно?
– Да…
Да. Я знаю, как это глупо. Все эти истории из серии «влюбилась в учителя», но, господи, как же он был хорош. Это не ваши там переносы, я бы голову свернула, если б просто на улице такого увидела.
– Я Денис Васильевич, извини, что задержался. У меня небольшие проблемы со стулом.
– Э… дык… ничего страшного… наверно…
Вот это очень важные и интересные подробности. Одно дело, когда ты врачу о таком говоришь. Другое – он тебе.
Но даже вести о стуле не убавили его привлекательности. Хотя, конечно, некоторые картинки, навроде рентгеновского зрения, показали не самый приятный портрет.
– Я ознакомился с твоей историей болезни – ничего, что на «ты»?
– Ничего…
Я ёрзала и никак не могла нормально усесться. Всё аж зудело, я и так поворачивалась, и эдак. Но сидеть вполоборота было жуть неудобно, а ведь правая – моя лучшая сторона.
– У тебя ПТСР, СДВГ и подозрение на ПРЛ, верно?
Кивнула.
– И ты у нас уже пятый
– Угу…
– Скажи, тебе становится лучше?
– Ну… – я пожала плечами. – Наверно… ну или нет…
– Правильно ли я понимаю, что, когда ничего не происходит, тебе лучше. А когда происходит что-то неприятное, то будто бы не лечилась?
– Да! – я аж подпрыгнула. Обычно другие доканывали расспросами, типа ну а как так. Ты ж говорила, что лучше, а теперь опять всё не так. А он, этот голубоглазый Денис Васильевич, понимал с полуслова.
Всё прям как в книжке. Да, эти голубые глаза, светлые кудри – как у молодого МакКонахи, щетина и расстёгнутая на три пуговицы рубашка.
– Окей. На этот раз что тебя привело? Хочу услышать от тебя, а не бумажки.
– Уф… ну… в общем… у одного пацана была днюха… я его так-то не знаю, просто он знакомый моей подруги. Ну и она меня с собой позвала. Поехали к нему на дачу, на шашлыки. А у него там полуразвалившийся дом, холодрыга. Ну и этот придурок, – я осеклась, прикусила губы. – Пацан этот развёл огонь прямо в печи в комнате. В смысле, там не было печки, он тупо припёр всяких камней, кирпичей натащил и в этом взял и развёл. Дом хотел протопить. Протопил… – с каждым словом сердце билось сильнее, меня начало колотить, картинки, картинки, жар.
– Эй, Маша! Маш, – Денис Васильевич защёлкал пальцами, привлекая внимание. – Следи за моим пальцем, – он водил им то вправо, то влево, вправо-влево, вправо-влево. – Только глазами, не крути головой.
Я вперилась взглядом в его мигрирующий палец. Смотрела то вправо, то влево. То… он резко поднял палец вверх, я последовала глазами, и сделала вдох. Глубокий-глубокий. Вы-ы-ыдох.
– Ну как ты?
Я кивнула.
– Отлично. Это ДПДГ, наверно, ты знаешь, раз у тебя ПТСР. Работали с тобою так раньше?
– ДП… что?
– Десенсибилизация и переработка движением глаз – ДПДГ. Не слышала?
Я помотала головой.
– Странно. Ну ок. Будем практиковать. Это научно-доказанный метод. Очень эффективный. Ну ты сейчас сама убедилась. Да?
– Ну да…
– Готова продолжить?
Я снова вдохнула, выдохнула. Продолжать не хотелось.
– Пока все жарили шашлыки, он там… короче… жарил себя… он был уже датый, наглотался дыму, видать, и вырубился… а огонь… короче, еле спасли… Скорая, медики, фигня вся эта…
– Угу. И какие чувства у тебя сейчас при воспоминаниях?
Какие тут могут быть чувства? С той днюхи прошло уже два месяца, я до сих пор видела огонь и не могла спать. Мне казалось, я тоже сгорю.
Так же было и с Пашей. В смысле, когда он попал под машину, я ведь даже не видела, но стала бояться машин. У меня начиналась жуткая паника, стоило мне подойти к дороге. Ну тогда я, собственно, и познакомилась с дуркой.
Хотелось поменьше спать, чтоб фантазировать о Денисе Васильевиче. Но снотворное вырубало. Поэтому утром я не хотела вставать и ждала нашей встречи. Строила планы, как мы будем общаться, а потом, как в любовном романе, он признается мне в любви, и мы будем вместе.